Преступление и наказание

Turn a little, Semyon Zaharovitch, if you can," she cried to him.	Повернись немного, Семен Захарович, если можешь, - крикнула она ему.
Marmeladov recognised her.	Мармеладов узнал ее.
"A priest," he articulated huskily.	- Священника! - проговорил он хриплым голосом.
Katerina Ivanovna walked to the window, laid her head against the window frame and exclaimed in despair:	Катерина Ивановна отошла к окну, прислонилась лбом к оконной раме и с отчаянием воскликнула:
"Oh, cursed life!"	- О треклятая жизнь!
"A priest," the dying man said again after a moment's silence.	- Священника! - проговорил опять умирающий после минутного молчания.
"They've gone for him," Katerina Ivanovna shouted to him, he obeyed her shout and was silent.	- Пошли-и-и! - крикнула на него Катерина Ивановна; он послушался окрика и замолчал.
With sad and timid eyes he looked for her; she returned and stood by his pillow.	Робким, тоскливым взглядом отыскивал он ее глазами; она опять воротилась к нему и стала у изголовья.
He seemed a little easier but not for long.	Он несколько успокоился, но ненадолго.
Soon his eyes rested on little Lida, his favourite, who was shaking in the corner, as though she were in a fit, and staring at him with her wondering childish eyes.	Скоро глаза его остановились на маленькой Лидочке (его любимице), дрожавшей в углу, как в припадке, и смотревшей на него своими удивленными, детски пристальными глазами.
"A-ah," he signed towards her uneasily.	- А... а... - указывал он на нее с беспокойством.
He wanted to say something.	Ему что-то хотелось сказать.
"What now?" cried Katerina Ivanovna.	- Чего еще? - крикнула Катерина Ивановна.
"Barefoot, barefoot!" he muttered, indicating with frenzied eyes the child's bare feet.	- Босенькая! Босенькая! - бормотал он, полоумным взглядом указывая на босые ножки девочки.
"Be silent," Katerina Ivanovna cried irritably, "you know why she is barefooted."	- Молчи-и-и! - раздражительно крикнула Катерина Ивановна, - сам знаешь, почему босенькая!
"Thank God, the doctor," exclaimed Raskolnikov, relieved.	- Слава богу, доктор! - крикнул обрадованный Раскольников.
The doctor came in, a precise little old man, a German, looking about him mistrustfully; he went up to the sick man, took his pulse, carefully felt his head and with the help of Katerina Ivanovna he unbuttoned the blood-stained shirt, and bared the injured man's chest.	Вошел доктор, аккуратный старичок, немец, озираясь с недоверчивым видом; подошел к больному, взял пульс, внимательно ощупал голову и, с помощию Катерины Ивановны, отстегнул всю смоченную кровью рубашку и обнажил грудь больного.
It was gashed, crushed and fractured, several ribs on the right side were broken.	Вся грудь была исковеркана, измята и истерзана; несколько ребер с правой стороны изломано.
On the left side, just over the heart, was a large, sinister-looking yellowish-black bruise--a cruel kick from the horse's hoof.	С левой стороны, на самом сердце, было зловещее, большое, желтовато-черное пятно, жестокий удар копытом.
The doctor frowned.	Доктор нахмурился.