Преступление падре Амаро

Это был Густаво, наборщик из «Голоса округа», два месяца назад уехавший в Лиссабон. Агостиньо аттестовал его так: «Малый мозговитый и начитанный, но в голове черт знает какой ералаш». Густаво даже писал иногда статьи о международной политике, куда вставлял звучные проклятия Наполеону III, царю и другим угнетателям народов, скорбя о порабощении Польши и нищете пролетариата. Густаво и Жоан Эдуардо питали взаимную симпатию, после того как несколько раз поговорили на религиозные темы; оба соперничали в преклонении перед Иисусом Христом и в ненависти к духовенству. Революция в Испании[106] так воодушевила наборщика, что он мечтал присоединиться к Интернационалу; его тянуло в крупный пролетарский центр, где существовали бы рабочие объединения, произносились бы речи, создавалось бы трудовое братство, – и он уехал в Лиссабон. Там Густаво нашел хорошую работу, славных товарищей. Но на его иждивении находилась больная старуха-мать; жить вместе выходило куда экономней, и он вернулся в Лейрию. К тому же «Голос округа» процветал ввиду близящихся выборов и мог прибавить жалованье трем своим наборщикам.

– Так что я снова буду работать у Горбуна.

А сейчас он идет обедать к Озорио и приглашает Жоана Эдуардо составить ему компанию. Мир не рухнет, если один раз конторщик не пойдет в свою контору!

Жоан Эдуардо вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Может быть, он ослаб от голода и потому чувствует себя таким растерянным, таким обескураженным… Он сразу согласился; приятно после целой лавины огорчений и хлопот спокойно посидеть в таверне перед полной тарелкой, в обществе друга, разделяющего твою ненависть к сутанам. К тому же Жоан Эдуардо перенес столько ударов, что испытывал потребность в сочувствии. Он горячо воскликнул:

– Идет! Ах, дружище, сам Бог послал мне тебя! Весь этот мир – такая помойка! Если бы нельзя было полчаса поболтать с другом, право, не стоило бы и на свет родиться!

Горький тон, столь необычный для «этого теленка», как называли Жоана Эдуардо приятели, удивил Густаво.

– А что такое? Что-нибудь неладно? Полаялся с подлецом Нунесом? – спросил он.

– Нет, так просто, сплин.

– Сплин! Это что-то английское! Да! Жаль, ты на видел Таборду в «Лондонской любви»!..[107] Забудь про сплин. Откупорим бутылочку – и все как рукой снимет…

Густаво схватил друга под руку и втолкнул его в дверь таверны.

– Да здравствует дядя Озорио! Дружба и братство!

Трактирщик дядя Озорио, жизнерадостный толстяк в рубашке с закатанными до плеч рукавами, стоял, опершись о стойку бело-розовыми руками и обратив к посетителям пухлое хитрое лицо. Он весело приветствовал Густаво по случаю его возвращения в Лейрию. Правда, наборщик что-то похудел… Наверно, это от лиссабонских дождей и оттого, что там кладут в вино кампешевое дерево[108]… А что будут кушать сеньоры?

Густаво, встав перед стойкой и сбив шляпу на затылок, воспользовался случаем познакомить провинциалов с лиссабонской шуткой, чрезвычайно ему нравившейся!

– Дядя Озорио, угостите нас королевской печенью и жареными капелланскими почками!

Дядя Озорио, не лазивший за словом в карман, сразу же откликнулся, вытирая тряпкой оцинкованную стойку:

– Таких кушаний не держим, сеньор Густаво. Это лакомство столичное.

– Ну, значит, вы отстали. В Лиссабоне я каждое утро ел это блюдо на завтрак… Ну ладно. Дайте нам по куску жареной трески с картошкой… Да порумяней!

– Вас обслужат как старых друзей.

Молодые люди расположились в «отдельном кабинете», закоулке, отгороженном от зала двумя сосновыми досками и завешенном ситцевой портьерой. Дядя Озорио уважал Густаво за то, что он знающий малый и не гуляка, и потому сам принес графин красного вина, тарелку маслин и спросил, протирая бокалы фартуком не первой свежести:

– Что новенького в столице, сеньор Густаво? Как там дела?

Наборщик сейчас же сделал серьезное лицо, пригладил рукой волосы и проронил несколько загадочных фраз:

– В столице неспокойно… Политиканы потеряли всякий стыд… Рабочий класс начинает шевелиться. Пока еще нет подлинного единства… Все очень присматриваются к событиям в Испании… Ждут серьезных перемен!

Все зависит от Испании…

Но дядя Озорио, копивший некую сумму денег, чтобы купить на них усадебку, питал решительное отвращение к беспорядкам. Он считал, что стране больше всего нужен мир. А главное – подальше от испанцев. Из Испании не жди – господа, конечно, знают эту поговорку – «ни дружной весны, ни верной жены».

– Все народы – братья! – воскликнул Густаво. – Когда надо ниспровергнуть Бурбонов, императоров, придворную камарилью и спесивых вельмож, нет ни португальцев, ни испанцев, а есть только братья! Нам нужно братство народов, дядя Озорио!

– Что ж, значит, надо чокнуться за братство, выпить и повторить, на том и мир держится, – спокойно отпарировал дядя Озорио, выплывая вон из отдельного кабинета.

– У, мамонт! – пустил ему вслед наборщик, оскорбленный безразличием дяди Озорио к братству народов. Впрочем, чего и ждать от частного собственника, да еще и агента по выборам в своем приходе!