Преступление падре Амаро. Переписка Фрадике Мендеса

— Нет! — торжествующе закричал Амаро. — Она поедет туда с Амелией! Амелия будет за ней ухаживать! Они поедут туда вдвоем! И там, в Рикосе, в этой дыре, куда никто никогда не заглядывает, в огромном доме, где можно жить целый год и никто этого даже не заподозрит, там Амелия родит ребенка! Ну, что скажете?

Каноник даже привстал. Глаза у него были совсем круглые от восхищения.

— Отличная мысль, братец!

— Конечно! Таким образом все уладится! Вы будете принимать свои морские ванны. Сан-Жоанейра вдали от дочери ни о чем не узнает. Ваша сестрица поправится в подходящем климате. Амелия обретет надежное убежище для своего дела. В Рикосе никто ее не увидит… Дона Мария тоже поедет в Виейру. Сестры Гансозо idem[40]. Амелия должна разрешиться в начале ноября. Никто из нашей компании не вернется в город до декабря — это уж вы возьмете на себя. А когда мы все окажемся дома, девушка уже опять будет чиста и свежа.

— Ну, брат, это первая мысль, посетившая тебя за два года, зато мысль прекрасная!

— Спасибо, дорогой учитель.

Однако оставалось еще одно препятствие, и не пустячное: пойти к доне Жозефе, непреклонной доне Жозефе, не прощавшей любовных прегрешений, к доне Жозефе, которая требовала для женской слабости древних готских расправ — клеймения раскаленным железом, публичного наказания розгами на городской площади, поражающих ужасом in pace,^{74} — пойти к ней с предложением стать укрывательницей тайных родов!

Преступление Падре Амаро

— Сестрица взовьется до потолка! — сказал каноник.

— Увидим, дорогой учитель, — возразил падре Амаро, откидываясь в кресле и покачивая ногой; он был твердо уверен в своем священническом престиже. — Увидим. Я с ней поговорю. Я найду нужные слова. Растолкую ей, что помочь бедняжке — дело совести… Объясню, что на пороге смерти надо сделать кому-нибудь добро, чтобы не явиться к воротам рая с пустыми руками… Увидим!..

— Ну что ж, ну что ж, — сказал каноник, — момент довольно подходящий: после болезни сестрица поглупела и стала послушна, как младенец.

Амаро встал, весело потирая руки.

— Итак, за дело! За дело!

— Давно пора. Еще немного — и разразится скандал. Учти, сегодня утром эта бестия Либаниньо вздумал сострить: Амелия, видите ли, потолстела в талии…

— Негодяй! — вскрикнул Амаро.

— Нет, нет, он так, сдуру. Но она таки округлилась, это верно… В суматохе из-за сестрицыной болезни все словно ослепли, но теперь могут заметить. С этим, брат, шутки плохи.

На следующей неделе Амаро отправился, по выражению каноника, «брать сестренку на абордаж».

Предварительно он изложил учителю, заглянув к нему в кабинет, план атаки: во-первых, он скажет доне Жозефе, что каноник ничего не знает о приключившейся с Амелиазиньей беде. И что он, Амаро, узнал об этом тоже не из исповеди (ибо в таком случае не имел бы права разгласить тайну), а из доверительного разговора с обоими виновниками: Амелией и женатым человеком, ее соблазнившим. Ее соблазнил женатый человек, вот в чем все дело! Как иначе объяснить старухе, почему невозможно прикрыть грех свадьбой?

Но каноник, сморщившись, тер затылок.

— Нет, не пойдет, — сказал он. — Сестрица отлично знает, что на улице Милосердия женатых мужчин не бывало.

— А Артур Коусейро? — глазом не моргнув, воскликнул падре Амаро.

Каноник долго и смачно хохотал. Несчастный беззубый многодетный Артур, глядящий на мир глазами унылого барана, — в роли совратителя девственниц!.. Умора!

— Не пойдет, друг соборный, не пойдет! Выдумай что-нибудь получше!

И тут с уст обоих священников разом сорвалось одно и то же имя: Фернандес! Фернандес из суконной лавки! Красивый мужчина, чью наружность всегда хвалила Амелия. Она часто заходила в его магазин, а два года назад в доме на улице Милосердия был большой переполох и негодование: Фернандес вздумал провожать Амелию по шоссе в Марразес до самого Моренала!

Конечно, так прямо указывать на него не стоит, но надо дать понять сестрице Жозефе, что виноват Фернандес.

Амаро бодро поднялся в комнату старухи, расположенную как раз над кабинетом, и пробыл там полчаса — долгих и неспокойных для каноника полчаса: напрягая слух, он мог различить то скрип подошв Амаро, то глухой кашель доны Жозефы. Привычно шагая по кабинету между окном и книжным шкафом, заложив руки за спину и сжимая в пальцах табакерку, он размышлял о том, сколько треволнений и расходов навлекли на него забавы сеньора соборного настоятеля! Теперь придется содержать провинившуюся Амелию в своей усадьбе месяцев пять или шесть… А во что обойдется врач, акушерка — ведь платить-то ему, канонику! Потом приданое для новорожденного… Кстати, куда девать новорожденного? В городе приют для подкидышей закрыли; в Оурене из-за скудости средств, отпускаемых на Богоугодные заведения, и скандального наплыва подкидышей поставили специального человека у приютского колокола, чтобы задавал вопросы и чинил препятствия; там ведут расследования, устанавливают имена родителей, возвращают им подкинутых детей: власти хитрят, пытаясь угрозой разоблачения и позора умерить число подброшенных младенцев.