На следующий день Руса понесла письмо Жоану Эдуардо, и все утро мать и дочь занимались шитьем и говорили о свадьбе. Амелия не хотела разлучаться с матерью; они решили, что дом достаточно велик и молодые могут поселиться в первом этаже, а Сан-Жоанейра перейдет наверх. Сеньор каноник поможет справить приданое, медовый месяц молодожены проведут в усадьбе у доны Марии. От этих разговоров о будущем счастье Амелия то и дело заливалась румянцем, а мать с умилением любовалась своей дочкой через сползшие на кончик носа очки.
Когда зазвонили к «Аве Мария», Сан-Жоанейра заперлась у себя внизу и стала на молитву, перебирая целую корону четок, чтобы Амелия могла поговорить с женихом с глазу на глаз. Действительно, вскоре у входной двери звякнул колокольчик. Жоан Эдуардо явился сильно взволнованный, опрысканный одеколоном, в черных перчатках. Когда он поднялся на второй этаж, в столовой еще не было огня, и красивая фигурка Амелии, стоявшей у окна, вырисовывалась в светлом квадрате. Он положил плед, как всегда, на стул в углу и, подойдя к ней, крепко потирая руки, сказал:
— Я получил ваше письмо, менина Амелия…
— Я послала к вам Русу пораньше, чтобы застать дома, — быстро ответила она, не шелохнувшись; но лицо ее горело.
— Я как раз собирался идти в контору, вышел уже на лестницу… Было часов девять…
— Да, часов девять…
Оба умолкли в сильном смущении. Тогда он осторожно взял ее за руки и тихо сказал:
— Так вы согласны?
— Согласна, — прошептала Амелия.
— И поскорее, да?
— Да…
Он вздохнул от счастья и сказал:
— Нам будет хорошо вместе, очень хорошо! — И он нежно пожимал ее руки, захватывая их все крепче, от запястья до локтя.
— Маменька говорит, мы можем жить здесь, с ней, — сказала она, стараясь говорить спокойно.
— Конечно. Я закажу несколько дюжин постельного белья, — торопился он в волнении.
Потом вдруг притянул ее к себе и поцеловал в губы. Амелия тихонько всхлипнула и, ослабев, не сопротивляясь, позволила себя обнимать.
— О милая, — шептал конторщик.
Но на лестнице заскрипели ботинки Сан-Жоанейры. Амелия мгновенно отпрыгнула к буфету и стала зажигать лампу.
Сан-Жоанейра появилась на пороге. В знак своего материнского одобрения она благодушно сказала:
— А вы тут сумерничаете, мои дорогие?
О скорой свадьбе Амелии падре Амаро узнал от каноника Диаса. Произошло это утром, в соборе. Сообщив о будущем бракосочетании, каноник присовокупил:
— Я одобряю их решение: это радость для девочки и большое облегчение для бедной матери.
— Конечно, конечно… — пробормотал Амаро, сильно побледнев.
Каноник кашлянул и заметил:
— А ты можешь там появиться, теперь уже все в порядке… Газетный пасквиль — достояние истории… Жизнь идет своим чередом.
— Конечно, конечно… — невнятно откликнулся Амаро. Потом резко запахнул плащ и вышел из церкви.
Он был вне себя и с трудом удерживался, чтобы не ругаться вслух. На углу улицы Соузас он чуть не налетел на падре Натарио. Тот схватил его за рукав и шепнул на ухо:
— Пока ничего.
— Это о чем?
— О
Амаро, не в силах более сдерживаться, сказал ему:
— Слыхали новость? Амелия выходит замуж… Что скажете?
— Да, этот паршивец Либаниньо что-то такое болтал. Будто бы женишок получил должность… Работа доктора Годиньо! Тоже фрукт!.. Все это одна компания: доктор Годиньо в своей газетенке глумится над гражданским губернатором, а гражданский губернатор раздает теплые местечки питомцам доктора Годиньо… Иди пойми их! Мерзавец на мерзавце сидит и мерзавцем погоняет!
— Говорят, у Сан-Жоанейры весь дом от радости ходуном ходит! — сказал Амаро с горечью.
— Пусть их! Мне некогда… У меня теперь ни на что нет времени… Я иду по следу! Я узнаю, кто этот
Он помолчал несколько мгновений, упиваясь собственной ненавистью.
— Если будете на улице Милосердия, передайте там мои поздравления… — И прибавил, прищурившись: — Этот пройдоха конторщик ухватил самую красивую девушку в городе! Лакомый кусочек!
— До свиданья! — крикнул Амаро в исступлении и побежал прочь по улице.