Снаружи все еще доносились грубые звуки. Протесты. Бесцеремонный обыск. Но что, в конце концов, увидят стражники? Потрепанную моль. Ничего ценного. Ничего важного. Обычный вредитель, сливающийся с фоном.
Стражник схватил Кестрел за плечи. Девушка подняла скованные руки, пытаясь укрыться за ними.
А люди в это время просыпались и встречали начало обычного дня, обычного, как моль. Кестрел оплакивала такие дни. При мысли о том, каким был бы ее идеальный обычный день, она зажмурила глаза. Конная прогулка с Арином. Скачки наперегонки.
«Я буду скучать по тебе, когда проснусь», — сказала она тогда Арину во сне, на дворцовой лужайке.
«Не просыпайся».
Прекрасным обычным утром она наливала бы чай отцу. Он сказал бы ей, что больше никогда не оставит ее одну.
Кто-то тряс ее. Кестрел вспомнила, что это стражник.
Она вспомнила, что ей только что исполнилось восемнадцать лет. Она захлебнулась смехом, когда представила, как император объясняет ее отсутствие придворным, собравшимся для ее выступления. Девушке казалось, что она смеется, но потом звук начал рваться по краям и драть ей горло. Лицо Кестрел было мокрым. Солеными слезами жгло губы.
Ее день рождения. «Я помню тот день, когда ты родилась, — говорил ее отец. — Я мог удержать тебя одной рукой».
Стражник ударил Кестрел по лицу.
— Я спросил, что ты ему дала?
«Даже тогда у тебя было сердце воина».
Кестрел сплюнула кровь.
— Ничего, — ответила она стражнику. Она подумала об отце, об Арине. И солгала еще раз: — Я ему ничего не давала.