Преступление победителя (ЛП)

— Я верю, что земли, которые я завоевал, для тебя. Ты моя судьба.

Чувство вины не давало Кестрел сглотнуть. Она едва могла дышать, и была больше не в силах удерживать взгляд отца. Но как только она отвела глаза, то тут же непроизвольно бросила взгляд на моль.

Ее отец заметил. Моргнул. Посмотрел на рамку картины и нахмурился.

«Это всего лишь моль», — убеждала себя Кестрел. Ее отец никак не мог догадаться, что она означала.

Она ожидала, что генерал скажет что-нибудь. Приготовилась отвечать. Но, в конце концов, он просто молча смахнул моль на пол.

* * *

— Водный инженер изменила свою ставку, — сказал Тенсен. — Она и императорский лекарь работают сообща.

— Я больше не могу с вами здесь встречаться, — сказала Кестрел. — Я наверняка скоро попадусь.

Тенсен был обеспокоен. Он спрашивал о причинах, но дело было не только в том, что отец Кестрел видел моль на рамке картины — это Тенсен посчитал неважным. У Кестрел было чувство, что она катится к катастрофе. Она чувствовала себя так и раньше, или почти так же, когда только начинала играть в «Клык и Жало» и не осознавала, когда стоит уйти из-за стола, или не могла уйти, потому что хотела знать, чем все закончится. Ей нужно было увидеть лицевую сторону всех карточек, завершить игру и знать, кто победил, а кому до победы не хватило. Сначала она часто проигрывала, особенно когда играла против отца. Затем она научилась.

— Я просто не могу, — сказала она Тенсену.

Он попытался взять ее лестью. Взывал к ее чувству справедливости. Подвергал сомнению ее мужество. Прибегал ко всему, кроме имени Арина: почувствовал, что упоминание о нем положит всему конец.

Тенсен тоже был умелым игроком.

— Что ж, — вздохнул он, — вы ведь все равно будете начеку, верно? Если вам нужно будет дать мне знать о чем-то, передайте это через свою швею.

Кестрел хотела поскорее уйти с Мясного Ряда. Она согласилась, узнай она что-то важное, передать это Делии. Затем поспешила прочь. Подол ее рабочего платья цеплялся за крючки туфель.

Глава 39

Искушение было белого цвета.

Капля черных чернил дрожала на кончике пера.

Кестрел писала в своем кабинете. Она писала письмо Арину. Объясняла причины своих поступков. Изливала свое сердце. Ее чувства превращались в быстрые тяжелые линии чернил. Она ничего не зачеркивала. Письмо смотрело на Кестрел абсолютной, черно-белой честностью.

Оно и было искушением. Но действительность состояла в другом: в камине, несмотря на прекрасную весеннюю погоду, несмотря на близкий конец весны и несущийся навстречу Перволетний день, горел огонь.

Действительность была красного цвета. Она была горячей, жадной и потрескивавшей. Огонь пожирал все, что Кестрел отдавала ему. Она сожгла письмо. Скоро от огня не осталось ничего, кроме холодных черных чешуйчатых углей, слегка подернутых пеплом. Письмо лежало пепельными хлопьями. Одна страница свернулась в черную трубочку.

Кестрел подумала об императоре. О своем отце.

Остатки письма в мертвом камине никак нельзя было бы прочитать.

И все же Кестрел взяла кочергу и разворошила пепел, чтобы не оставить вообще никаких следов.

* * *

Приближался восемнадцатый день рождения Кестрел. До него — и ее выступления с игрой на рояле, которого потребовал император, — осталось меньше двух недель. Это будет последним официальным событием при дворе перед ее свадьбой, которая была назначена через два дня после дня рождения. Кестрел играла неистово, играла часами. Иногда она слышала звон отцовских часов — звук легкий, как улыбка. Этот звон всегда успокаивал ее музыку. Когда Кестрел играла для отца, мелодия лилась мягко, чисто и сильно.

Она готовила платье для выступления. Элегантное кремовое одеяние из блестящего шелка с короткими и свободными кружевными рукавами. Кестрел неподвижно стояла на скамеечке портнихи. На мгновение она подумала о том, что скамеечка была примерно такой же высоты, как и помост для торгов. Она вспомнила, как на помосте стоял Арин.

Кестрел представляла себе, каково было бы, если бы ткань времени можно было распустить, а затем соткать заново. Она мысленно вернулась ко дню торгов, к самому первому дню, к рабу, который поднялся на помост. Она представила, что все могло быть иначе. На этот раз она не участвовала в торгах. Раба не продавали. Ее отец никогда не побеждал в Геранской войне. Вместо этого Кестрел выросла в столице. Ее мать не заболела и не умерла. Кестрел увидела младенца в руках отца — этим младенцем была она сама. В воображаемом мире она была совсем такой, какой ее описывал отец.

Делия опустилась на колени и взмахом расправила ткань подола. Шелк надулся и снова улегся складками. Делия продолжила работу. Служанкам Кестрел к этому времени стало скучно, и они разбрелись по другим комнатам.

Затем Делия быстро и тихо сказала:

— У вас есть для меня какие-нибудь новости?

Кестрел бросила на нее резкий взгляд.

— Нет.

— Тенсен надеется, что скоро у вас что-нибудь будет.

Кестрел ничего не ответила, но Делия кивнула, будто соглашаясь с ней. Портниха, казалось, испытала разочарование и облегчение одновременно.

— Что ж, — сказала Делия. — Я уверена, вы знаете, что делаете.