Преступление в Орсивале

— Скажи, что тебе тут было нужно?

Робло попытался ответить и страдальчески завел глаза. Говорить с вывихнутой челюстью было поистине мучительно.

— Я хотел украсть…

— Украсть? Что?

— Не знаю.

— Но кто же лезет через забор, рискуя попасть в тюрьму, если заранее не знает — зачем?

— Ну ладно, я хотел… — И Робло вновь умолк.

— Что хотел?

— Украсть из оранжереи редкие цветы.

— И потому прихватил этот ножичек? — усмехнувшись, поинтересовался Лекок.

Робло бросил на него угрожающий взгляд.

— Да не смотри ты на меня так, я не из пугливых. И не надо плести нам небылицы. Ты здорово ошибаешься, если думаешь, что мы глупей тебя.

— Я хотел взять горшки с цветами и продать, — пробормотал Робло.

— Ну вот, опять он за свое! — пожимая плечами, промолвил сыщик, — Человек, занимающийся куплей и продажей прекрасных земельных участков, и лезет за не сколькими горшками дрока! Расскажи это кому-нибудь другому. Сегодня вечером, голубчик, тебя вывернули, как старую перчатку. Ты нечаянно выдал одну тайну, перепугался и пришел сюда, чтобы попробовать исправить дело. Большой хитрюга, ты подумал, что господин Планта, наверно, не успел еще никому рассказать про нее, и решил навсегда лишить его этой возможности.

Костоправ попытался протестовать.

— Заткнись! — оборвал его сыщик. — А нож тогда зачем?

В продолжение недолгого допроса папаша Планта о чем-то думал.

— Может быть, я слишком рано завел тогда этот разговор? — спросил он.

— Почему же? — ответил Лекок. — Я как раз искал вещественное доказательство, чтобы представить господину Домини. Вот мы и представим ему красавчика. Ну а если господин следователь не удовлетворится, значит, он слишком разборчив.

— Что нам делать с негодяем?

— Можно запереть его где-нибудь в доме? Если нужно, я его свяжу.

— Чулан подойдет? — спросил хозяин дома.

— Сбежать из него нельзя?

— Стены у него толстые, двойная дверь выходит сюда, окон нет.

— Подойдет.

Папаша Планта открыл чулан, темный, тесный, затхлый; его заполняли ненужные книги, пачки газет и бумаг.

— Ну, у тебя будут королевские покои, — сообщил Лекок костоправу, обшарил его карманы и втолкнул в чулан.

Робло не сопротивлялся и только попросил воды и свечку. Ему дали полный графин и стакан.

— Обойдешься без свечки, — сказал сыщик. — А то как бы ты не сыграл с нами дурную шутку.

Заперев дверь чулана, папаша Планта протянул сыщику руку и растроганно вымолвил:

— Господин Лекок, вы только что спасли мне жизнь, и, надо думать, с опасностью для своей, а я до сих пор не поблагодарил вас. Но надеюсь, придет день, когда я смогу…

Сыщик жестом остановил его.

— Вы представляете, сударь, сколько я рисковал своей шкурой, так что лишний раз рискнуть ею — заслуга невелика. И потом, спасти человеку жизнь не всегда значит оказать ему услугу… — Лекок остановился и на несколько секунд погрузился в задумчивость. — Поблагодарите меня, сударь, позже, когда я буду иметь больше прав на вашу признательность.

Жандрон тоже сердечно пожал Лекоку руку.

— Позвольте выразить вам свое восхищение, — сказал он. — Мне и в голову не приходило, что можно так вести расследование. Вы приехали утром, ничего еще не зная, не имея никаких данных, и после осмотра места преступления с помощью одних лишь логических умозаключений сразу установили преступника. Мало того, вы переубедили нас и доказали, что им может быть только тот, кого вы назвали.

Лекок отвесил сдержанный поклон. Правду сказать, восхищение этого весьма компетентного специалиста крайне польстило ему.

— И все же, — заметил сыщик, — я не вполне удовлетворен. Разумеется, виновность графа де Тремореля для меня бесповоротно доказана. Но каковы были его побуждения? Что привело его к чудовищному замыслу прикончить жену и представить дело так, будто его тоже убили?

— Может быть, — предположил доктор, — ему надоела госпожа де Треморель, и он отделался от нее, чтобы связать жизнь с женщиной, в которую безумно влюблен?

Лекок покачал головой.

— Нет, кто же станет убивать жену только потому, что разлюбил ее и влюбился в другую. Жену в подобных случаях просто бросают и уходят к любовнице. Такое происходит чуть ли не каждый день, закон и общество не слишком сурово осуждают за это мужчину.

— Но если жена владеет всем состоянием… — настаивал доктор.

— Это не тот случай, — отвечал Лекок. — Я навел справки. У Тремореля от его огромного состояния остались сто тысяч экю, спасенные его другом Соврези, а кроме того, жена по брачному контракту передала ему в полную собственность полмиллиона. С восемьюстами тысячами франков можно спокойно жить в свое удовольствие. И притом граф полностью распоряжался ценностями, являвшимися их общей собственностью. Он мог делать с ними, что заблагорассудится: продавать, покупать, обращать в деньги, класть в банк, изымать из банка.

Жандрону нечего было возразить. А Лекок продолжал говорить, как бы с сомнением, но при этом упорно не сводил с папаши Планта вопросительного взгляда.