Преступление в Орсивале

- Не извольте беспокоиться, господин судья, - отвечал он, - я принял меры. Вчера, осматривая замок, я сунул в карман три фотографии этого негодяя. А сегодня утром выписал из Боттена фамилии и адреса всех парижских торговцев мебелью. Я разделил их на три списка. И сейчас трое моих подчиненных, имея при себе по фотографии и по списку, ходят от мебельщика к мебельщику и спрашивают: «Не вы ли продали мебель этому человеку?» Как только кто-нибудь из них ответит «да», можете считать, что граф у нас в руках.

- Да он и впрямь у нас в руках! - воскликнул папаша Планта, бледнея от волнения.

- Еще нет, не будем радоваться заранее. Возможно, Эктор оказался предусмотрительнее, чем мы полагаем, не пошел к мебельщику сам. Тогда дело затянется. Но не думаю, едва ли он был так осторожен.

Тут Лекок умолк. Жануй уже в третий раз отворила дверь кабинета и возвестила своим роскошным басом:

- Кушать подано!

Бывшая узница Жануй оказалась бесподобной кухаркой, папаша Планта сразу же это понял. Но он не был голоден, и кусок не лез ему в горло. Он не мог думать ни о чем, кроме плана, который хотел предложить Лекоку, и не в силах был избавиться от тягостного чувства, с каким мы обычно приступаем к делу, на которое решились скрепя сердце. Напрасно сыщик, большой любитель поесть, как все люди, у которых энергия бьет черев край, пытался развеселить гостя; напрасно подливал ему в бокал превосходное бордо, полученное в дар от одного банкира за то, что Лекок изловил его кассира, решившего прогуляться в Брюссель вместе со всей наличностью.

Старый судья, по-прежнему молчаливый и печальный, отделывался односложными ответами. Он собирался с духом, чтобы заговорить, но всякий раз ребяческое самолюбие в последний миг замыкало ему уста.

Идя к Лекоку, он не предполагал, что его будут одолевать эти бессмысленные, как он сам понимал, сомнения. Он говорил себе: «Войду и с порога все выложу». А теперь на него напала неподвластная рассудку стыдливость, которая заставляет старика краснеть и не дает ему исповедоваться в своих слабостях перед молодым человеком.

Боялся ли он показаться смешным? Нет. Его чувство было неуязвимо для сарказма и для насмешливой улыбки. Да и чем он рисковал? Ничем. Разве этот полицейский, которому он не смел признаться в своих тайных помыслах, не догадывался о них сам? Лекок с первой минуты прочел их у него в душе, а потом и вырвал у него признание.

Вошла Жануй и сказала:

- Сударь, пришел полицейский из Корбейля, звать Гулар, хочет с вами поговорить. Впустить?

- Впусти и приведи сюда.

Послышался лязг засовов и дверной цепочки, вслед за чем в столовую вошел Гулар.

Любимый полицейский г-на Домини нарядился в самое лучшее платье, надел белоснежное белье и самый высокий пристежной воротничок. Он почтительно застыл, не смея шелохнуться, как подобает старому вояке, усвоившему у себя в полку, что почтительность выражается в умении стоять но стойке смирно.

- Какого черта тебя принесло, - свирепо обратился к нему Лекок, - и кто посмел дать тебе мой адрес?

- Сударь, - ответствовал Гулар, явно смущенный таким приемом, - нижайше прошу меня простить. Я прислан доктором Жандроном, он велел передать господину орсивальскому мировому судье это письмо.

- В самом деле, - вмешался папаша Планта, - вчера вечером я попросил Жандрона известить меня депешей о результатах вскрытия, а поскольку я не знал, в какой гостинице остановлюсь, то позволил себе оставить ему для этого ваш адрес.

Лекок тут же хотел отдать гостю письмо, которое принес Гулар.

- Распечатайте сами! - предложил судья. - Какие там секреты…

- Согласен, - отвечал сыщик, - но давайте вернемся в кабинет.

Потом он позвал Жануй и приказал ей:

- Накорми этого парня. Ты сегодня завтракал?

- Немного заморил червячка, сударь.

- В таком случае подкрепись да выпей бутылочку за здоровье.

Вернувшись вместе с папашей Планта в кабинет и затворив за собой дверь, сыщик воскликнул:

- А теперь посмотрим, что нам пишет доктор.

Он вскрыл конверт и прочел:

- «Дорогой Планта! Вы просили меня послать вам депешу; я решил, что лучше уж черкну вам наспех письмецо и велю доставить его прямо нашему волшебнику…»

- О! - пробормотал Лекок, прервав чтение. - Право же, наш доктор слишком добр, слишком снисходителен…

Однако комплимент, видимо, пришелся ему по сердцу. Он продолжал: