Преступления могло не быть !

Санька Жердь, худой и черный, как обуглившаяся палка, обладал двумя способностями. Во-первых, в любое время без всяких препаратов мог нагнать температуру до сорока. И, во-вторых, поразительно точно распознавал характер и намерения знакомящегося с ним человека. Измерив однажды собеседника определяющим взглядом, он больше не смотрел ему в глаза. У Саньки надолго складывалось о нем безошибочное представление.

Несколько трудных колонистских лет было за его плечами. Вкусил он "прелести" воровской жизни. Когда-то, будучи на побегушках, он не думал, что станет рецидивистом, нагоняющим страх на шпану. А когда стал таким, случилось непредвиденное: его непоколебимая вера в неписаные воровские законы дала трещину. Это произошло после встречи с заместителем начальника колонии по политико-воспитательной работе Танирбергеном Нурсеитовым.

К Нурсеитову Жердь вошел как равный к равному.

- Добрый день! Вызывали?

- Да. Садись.

- Благодарю, насиделся, - натянуто улыбнулся Жердь. Однако, потоптавшись, сел. Нога за ногу, руки, сцепленные на коленях.

Помолчали, каждый по-своему готовясь к беседе.

Нурсеитов знал: разговоры, тем более работа с Санькой, по кличке Жердь, предстоят нелегкие. Еще в первый день, когда замполит знакомился с делами преступников, оперуполномоченный подсказал:

- Хотите иметь железный порядок - начинайте с Саньки.

Его трехтомное дело Нурсеитов изучил внимательно. Косая, не по летам задорная челка Саньки прошита сединой. Взгляд сквозной - через окно на улицу. Не думал Нурсеитов, что ему придется иметь дело с таким великовозрастным "шалуном". Этому не скажешь:

- Саня, ты поступаешь некрасиво!

А он бы ответил:

- Простите, Танирберген Нурсеитович. Больше не буду.

- Александр... Как тебя по батюшке? - запамятовав, спросил замполит.

Жердь поначалу удивился, но затем, будто его всю жизнь называли по отчеству, безразлично ответил:

- Меня теперь, в основном, по матушке...

Нурсеитов улыбнулся.

- А я сейчас вспоминаю. Поликарпович! Так? Поликарп. Наверно, толковый мужик был. А?

- Не знаю. Не видел отца.

- Детдомовец?

- Уличный.

- Вызвал я тебя, Александр Поликарпович, познакомиться. Дело твое просмотрел, но тебя не представлял.

Саньке еще раз пришлось удивиться. Обычно новое начальство устраивало ему дотошный опрос, заведомо зная из дела и о судимостях, и о побегах, и о возрасте. Этот же не кривил душой, что не без похвалы отметил Жердь.

- Амнистировался? - спросил Нурсеитов.

- Был такой грех.

- Долго гулял?

- Неделю.

- Маловато.

- Прокурор добавил.

- Несправедливо? - лукаво вставил воспитатель.

Санька стрельнул хитрющими, с прищуром глазами. Нет, мол, начальник, не проведешь. Ответил, не задумываясь.

- Пойман вовремя, осужден правильно.

По молодости он бы еще стал доказывать, что на него сфабриковали дело, кричал бы и спрашивал, где справедливость, но теперь, извините.

- Слушай, что я тебе скажу, Александр Поликарпович, - продолжал Нурсеитов. - Подурил ты за свою жизнь - на десятерых хватит. Ну, это, как говорят, хмельная молодость. Что было, того не поправишь. Надо начинать жить заново. Пора. Вот уже и конский волос прет на твоей челке, и о себе надо подумать

- Поздно, начальник. Потому не трать зря силы, - без обиняков ответил Жердь.

- Я от тебя не отступлюсь. Нарушений у тебя не будет, на свободу выйдешь человеком.

- Что предлагаешь, начальник?

- Будешь мне помогать.

- Ну-да! Разогни! - без притворства засмеялся Жердь. - Говоришь, с тобой перевоспитывать "зэков"?

- Перестань дурака валять! - оборвал замполит. - Невесело, вижу. Возраста бы своего постыдился.

Санька приутих. Воспитатель продолжал:

- Кому, как не тебе, знать: все ушло в прошлое. Скажи честно, трудно ведь стало морочить голову молодым?

- Любая работа требует сил. А вообще, не жалуюсь.

- Тут ты не верти. Жидковато с пополнением.

- Плохо знаешь, начальник. Никак с гражданки? - попутно осведомился Жердь.

- Могу ответить. Работал учителем, потом окончил Ленинградскую политехническую школу, и вот теперь - у вас.

- Туго придется, - откровенно заявил Жердь.

- Любая работа требует сил, - ответил Нурсеитов словами Саньки. - Так что? Будешь помогать или вредить?

- Вижу, человек ты, начальник. Потому ни то, ни другое. Золотая середина. Ты живешь, дай жить и мне.

- Или никакого житья, или жизнь по-новому!

Жердь встал, косо повел плечом.

- Дело твое. Тайга - закон, медведь - хозяин, - сказал и вышел.

День заключенного - это время суток, ограниченное двумя звонками, в которое один преступник по-новому взглянул на жизнь, второй понял, что спасение для него в труде, третий вышел на свободу, а какой-нибудь тысячный получил дополнительный срок.