Преступления прошлого

Амелия намазала тосты маслом и положила на тарелки. Джулия выложила сверху фасоль. Амелии нравилось заниматься домашним хозяйством, пусть и нехитрым, вместе с Джулией. Она жила отдельно со второго курса — долго, вот уже двадцать с лишним лет. Она не стремилась жить в одиночестве, просто никто не хотел жить с ней. Нельзя привыкать к Джулии. Нельзя привыкать просыпаться в доме, где кто-то знает ее — вдоль и поперек.

— Наручники, — мечтательно продолжала Джулия, словно обсуждая модные в новом сезоне аксессуары, — и что-нибудь кожаное или плетка.

— Генри не лошадь, — раздраженно бросила Амелия.

Интересно, аксессуары до сих пор подбирают по сезону? Во времена их матери так и было. Летом Розмари носила белые туфли с белой сумочкой. И соломенную шляпку. Зимой — замшевые сапоги на молнии и — или она уже придумывает? — шотландскую шерстяную шапочку с помпоном. Жаль, что она не обращала особого внимания на Розмари, пока та была жива.

— Простой, скромный бондаж — в этом нет ничего плохого, — заявила Джулия. — Думаю, Генри понравится. Мужчины любят пошалить. — Последнее слово она произнесла с особым смаком.

Однажды Амелия, совершенно ненамеренно, зашла вместе с Джулией в секс-шоп в Сохо. Магазин был дорогой, товары только для женщин, символ триумфа феминизма, о да, но на самом деле просто склад порнографической дряни. Амелия последовала за Джулией, рассчитывая, что там продаются средства для ванны, и была шокирована, когда та взяла в руки какую-то штуковину, похожую на розовый конский хвост, и восхищенно объявила: «Ой, ты только посмотри, затычка для попы. Какая прелесть!» Порой Амелия думала, что женщинам жилось бы куда лучше, занимайся они штопкой, шитьем и выпечкой хлеба. Не то чтобы она сама умела что-нибудь из этого.

— Аксессуары до сих пор подбирают по сезону?

— Да, конечно, — уверенно подтвердила Джулия, а потом добавила с сомнением: — Разве нет? Знаешь, Милли, тебе очень повезло, что у тебя есть постоянный парень.

— Почему? Потому что я непривлекательная?

— Вот же ты Милли-Дебилли!

Так ее называла Сильвия, когда они были детьми. Сильвия всегда всех высмеивала. Она могла быть очень жестокой.

— В твоем возрасте, — сказала Джулия (ну почему она никак не заткнется?), — женщины обычно или сами по себе, или маются в браке.

Амелия вывалила яйца-пашот поверх фасоли.

— В нашем возрасте, — поправила она сестру. — И оставь этот снисходительный тон. «Постоянный парень» и «Джулия» в одном предложении еще никогда не встречались. Если для тебя в этом нет ничего хорошего, почему это должно быть хорошо для меня?

— Все-таки есть яйца — неправильно. Глотаешь новую жизнь, уничтожаешь ее в зародыше. Отправляешь во тьму желудка.

Джулия изобразила великую обиду:

— Вовсе нет, я имею в виду, что твой Генри вроде то, что надо, тебе повезло, что ты нашла того, кто тебе подходит. Если бы я нашла того, кто подходит мне, я бы остепенилась, можешь мне поверить.

— Не верю.

Амелия посмотрела на яйца, напоминавшие мутные глаза желтушного больного, и подумала о собственных яйцеклетках — их всего-то и осталось с горстку, старых и сморщенных, как заплесневелые сухофрукты, а когда-то они, должно быть, рвались к свету…

— Брось, Милли, еда стынет. Милли?

Амелия бросилась вон из комнаты и кое-как взбежала по лестнице в ванную, где ее вырвало. Унитаз они отскребли и обработали хлоркой, но на нем все равно оставались пятна, въевшиеся за годы, что Виктор не брал в руки ершик. При одной мысли об отце ее скрутило снова.

— Милли, ты как там? — донесся снизу голос Джулии.

Амелия вышла из ванной. И остановилась у порога спальни Оливии. В ней все было как прежде: голая кровать, маленький платяной шкаф и комод, откуда убрали всю одежду. Все прошлое сосредоточилось в этой маленькой комнатке. Если в доме и есть привидение, подумалось Амелии, то это не Оливия, это она сама, та Амелия, которой она стала бы, должна была стать, пока их семья не развалилась на части.

Амелия все стояла в обветшалой спальне Оливии, и вдруг ее постигло откровение — иначе она не смогла бы это описать. Наверное, так чувствуют себя те, у кого бывают мистические видения, подумала она, те, кто, как Сильвия, считают, что слышат глас Божий или что на них снисходит благодать (хотя она знала, что на самом деле это свидетельствует о нестабильности височной доли). Амелия просто знала — и это знание окатило ее теплой волной, — что Оливия возвращается. Пусть она возвращается всего лишь тенью и прахом, но она возвращается. И кто-то должен остаться здесь и встретить ее.

— Милли?

6 Тео 2004 г

Каждый год он проходил по две мили до конторы в Парксайде и обратно. Одно и то же паломничество вот уже десять лет подряд. Эти в общей сложности четыре мили с каждым годом давались ему все труднее, потому что он все больше набирал вес, но ни один доктор уже не мог его напугать.