Преступления против правосудия

Но классификация преступлений против правосудия, производимая на основании признаков субъекта, при всей своей важности не должна освобождать ученых от группировки данных посягательств по традиционному, зарекомендовавшему себя критерию — с учетом признаков основного непосредственного объекта преступления. Без такой группировки, думается, невозможно наглядно представить себе, что именно в правосудии подлежит особой опеке со стороны уголовного закона, а следовательно, нельзя показать наиболее значимые свойства соответствующих уголовно наказуемых деяний. Ведь классификация есть «способ обнаружения существенных качеств подразделений системы, от которых зависят другие, производные от них признаки каждого из элементов подразделения»[148].

Специфика субъектов преступлений, как уже говорилось, не первична, а во многом предопределена своеобразием нарушаемых социальных отношений, поэтому именно группировка общественно опасных посягательств по объекту, судя по большинству глав Уголовного кодекса, лежит в основе построения системы Особенной части.

Следует согласиться с утверждением Ю. И. Ляпунова и П. Я. Мшвениерадзе, что «понятие систематизации норм права охватывает не только объединение в обособленные группы по признакам сходства (тождественности) родового объекта и формирование на данной основе отдельных глав УК, но и порядок группировки и последовательности расположения норм внутри главы»[149]. Авторы при этом отмечают: «В основе первого уровня систематизации норм лежит родовой объект, а второго — главным образом, видовой (непосредственный) объект преступления. В отдельных случаях, когда указанные разновидности объектов совпадают... приходится изыскивать иные классификационные критерии, относящиеся к элементам состава преступления»[150].

Но в том-то и дело, что непосредственные объекты преступлений против правосудия отнюдь не одинаковы. Уже было сказано в предшествующем параграфе, что правосудие как объект уголовно-правовой охраны ввиду многообразия включаемых в его содержание общественных отношений не может быть представлено в качестве односложного защищаемого блага.

В философской литературе и психологии замечено, что «любая органическая система, в том числе и деятельность, развивается не за счет сведения многоуровневых образований к общему знаменателю, а как раз наоборот — путем порождения из некоторой “клеточки” многообразных явлений, непохожих друг на друга»[151], что всякая деятельность характеризуется определенной структурой[152]. Не составляет исключения и деятельность по осуществлению задач правосудия. В ходе ее возникают различные отношения. Они складываются на разных этапах развития процессуальной деятельности и после ее окончания; характеризуют разные формы судопроизводства; обеспечивают разные свойства такой деятельности. К тому же, как выяснено ранее, к этой деятельности объект уголовно-правовой охраны гл. 31 УК РФ не сводится. Думается, следует усомниться в правильности традиционного подхода к определению непосредственных объектов преступлений против правосудия. Подход этот заключается в том, что данные объекты отождествляются с объектом преступлений, включенных в соответствующую главу. При этом ученые либо избегают вообще упоминаний о непосредственных объектах отдельных посягательств против правосудия[153], либо называют в качестве таковых нормальную деятельность органов прокуратуры, следствия и суда[154] и т. п. Иногда в качестве основного непосредственного объекта указываются деятельность отдельных судов, непосредственно осуществляющих функции правосудия, и деятельность органов, в этом им содействующих[155].

Естественно, что при таком подходе классификация преступлений против правосудия и не могла строиться по принципу общности основного непосредственного объекта преступления.

Не можем мы с учетом сказанного согласиться и с мнением М. А. Гараниной, считающей, что система преступлений против правосудия, построенная по непосредственному объекту, отличается сложностью и неудобна для практического использования[156].