Преступления страсти. Алчность

Однако, если Александр Данилович думал, что ссылкой в Ораниенбург его несчастье ограничится, он глубоко ошибался. Он недооценивал мелочности и мстительности Петра, Натальи и Елизаветы (а эти две дамы подзуживали императора как могли). Приказ за приказом исходили из дворца, курьер за курьером летели вслед за ссыльными… и в Березае семья была разлучена (есть определенная ирония судьбы в сем названии, столь созвучном со словом «Березов», где закончится жизнь Александра Даниловича, но тогда об этом никто не знал, да и о топонимических тонкостях размышлять было недосуг).

Березай — небольшая почтовая станция на пути из Санкт-Петербурга в Москву. Едва ли сыщется другая, равная ей по унылой заброшенности. Однако в тот осенний день здесь можно было увидеть внушительный обоз разнообразнейших повозок, телег и фургонов, причем каждый был навьючен доверху. Здесь было четыре кареты, каждая запряжена шестью лошадьми, сто пятьдесят берлин [4], одиннадцать фургонов, в которых находились сто сорок семь слуг… На первый взгляд могло показаться, будто какой-то богатейший человек путешествовал так, как было принято в те годы, когда путешествие на дальнее расстояние по центру страны имело такой вид, какой в позднейшее время могла бы иметь разве что экспедиция в отдаленнейшие пределы империи. На самом же деле это были последние отблески величия, вернее, имущественного великолепия Меншиковых. В Березае у них была отнята по распоряжению царя значительная часть имущества, а семью разделили.

За исполнением монаршего распоряжения лично следил императорский курьер Шушерин, бывший из числа приятелей Ивана Долгорукого, и он являл собою живое воплощение государственной важности.

Ссыльных уже настигали в пути мстительные приказы царя: в Вышнем Волочке разоружили слуг временщика, в Твери велели отправить назад те экипажи и слуг, которые были бы сочтены курьером лишними, в Клину у Марии Меншиковой отняли обручальное кольцо. Взамен император отправил ей перстень, который она дарила ему при обручении. Отняли также все ордена, которыми некогда были награждены сам светлейший и его семья (разумеется, и те, которыми жаловались они при помолвке). Ну а в Березае от них отлучили Варвару Михайловну Арсеньеву и повезли на заточение в монастырь в Александровской слободе.

Горе семьи было страшным. Дарья Михайловна чуть живая прощалась с любимой сестрой. Александр Данилович бесконечно ценил свояченицу, которая обожала его всю жизнь, и хоть называли ее злым гением семьи, все же она была этой семье беззаветно предана.

От всех напастей Меншиков был при смерти: ему снова пускали кровь, исповедали, приобщили Святых Тайн… Однако срок его жизни и мучений не был еще исчерпан.

Отлежавшись в Березае, он снова смог пуститься в путь.

Почти месяц спустя после отъезда из Санкт-Петербурга поезд Меншиковых прибыл в Ораниенбург. Поскольку времена были беспокойные, при строительстве Александр Данилыч приказал поставить дом в крепостной ограде. Теперь вышло, что он сам соорудил себе же тюрьму.

Выход за ограду семье был воспрещен. Ко всем входам и выходам были приставлены часовые, дополнительные стражники вставали на охрану спальных покоев по ночам, опальным не давали шагу шагнуть без присмотра. Писать Меншиков мог только в присутствии приставленного для его охраны офицера.

Несчастья, впрочем, на том не закончились, однако теперь они были сопряжены с немалым позором для имени Меншикова. Конечно, он в жизни не знал, о чем писал Шота Руставели: «Легкомыслен, кто стяжает, жадностью себя черня», однако можно не сомневаться, что стыда натерпелся немало в своей глуши, получая вести из столицы.

Всеобщее мнение давно уже утвердилось, что Меншиков нажил состояние взяточничеством и казнокрадством. Теперь, после его падения, всплывало наверх многое, что прежде не смело показаться на свет.

В Тайном Совете еще в сентябре было читано принца Морица Саксонского (претендента на Курляндское герцогство) письмо, отданное Меншикову в день его ареста и оставленное им без внимания. Из этого письма открылось, что упомянутый Мориц обещал князю единовременно две тысячи червонцев и, кроме того, ежегодный взнос на всю жизнь по сорок тысяч ефимков [5], если Меншиков пособит ему получить герцогское достоинство. Поднялись еще кое-какие письма, и 9 ноября состоялся указ описать все движимое имущество Меншикова, находившееся в покинутых московских и петербургских домах, дачах и имениях. По слухам, только в его петербургских домах было найдено столового серебра на двести тысяч рублей, золотых червонцев — на восемь миллионов, серебряной монеты — на тридцать миллионов, драгоценностей и камней — на три миллиона рублей. Нашли еще 70 пудов серебряной посуды в тайнике. Ну и так далее…

С каждым новым слухом о столь фантастическом богатстве росли возмущение и злорадство против Меншикова, о деяниях которого приходили новые и новые известия.