Преступления страсти. Алчность

Во время войны 1812 года Жером командовал одним из корпусов французской армии, но скоро был отослан обратно в Кассель — как военный он оказался несостоятелен. Еще до Лейпцигской битвы, положившей конец его царствованию, Жером бежал из своей резиденции от казаков Александра Чернышева и вернулся туда 17 октября только для того, чтобы вновь бежать — в Париж, с захваченными драгоценностями и казной. Именно Жером подстрекал Марию-Луизу, жену Наполеона, не ждать его в Париже, а отдаться под покровительство отца, императора Австрии, и главного врага Наполеона — русского государя Александра. Многие поговаривали, что еще неведомо, как сложились бы судьбы Европы, если бы во время Ста дней, вернувшись в Париж, Бонапарт застал там жену и сына… Но его ждало Ватерлоо, второе отречение и ссылка на остров Св. Елены. А меж тем брат Наполеона Жером, получив от своего тестя титул князя Монфора, припеваючи жил в Австрии, Италии и Бельгии, проматывая все, что получал, мгновенно, вечно нуждаясь в деньгах и изыскивая самые невероятные способы для пополнения кошелька. Долгов у него было гораздо больше, чем средств для их погашения. Ходили слухи, что он тайно распродает обстановку своих (вернее, принадлежащих королю Вюртембергскому) дворцов — так и пополняет свой кошелек. Ушлый Жанен не сомневался, что сей господин при случае с превеликим удовольствием продаст и дочь свою, тем паче что он и сам женился на некоей даме по имени маркиза Барлонини — гораздо старше его — лишь ради денег. А брак Матильды (бесприданницы, между прочим) с Демидовым сулил не просто богатство — он сулил пожизненное состояние, растратить которое до основания было невозможно просто потому, что это невозможно.

Но, разумеется, хоть он и был готов немедленно броситься в объятия «этого русского» вместе с дочерью, Жером принял высокомерную позу.

— Конечно, предложение князя Сан-Донато делает нам честь и все такое, но над ним нужно хорошенько подумать, — рассеянно сказал он Жанену. — Да, титул у него княжеский. Но ведь всем известно, как он получил его. Этот русский ведь не принадлежит к кругам высшей аристократии.

Жанен бросил на Жерома всего один взгляд, однако брат Наполеона сразу понял, о чем подумал бывший журналист: о том, конечно, к каким кругам принадлежал сам Жером до того, как взлет Наполеона вознес на вершины роскоши и почета и его, и его не слишком-то высокородное семейство.

Впрочем, Жером был не чужд чувства юмора и не стал дуться на скользкий намек, а продолжил:

— Ведь Матильда все же племянница императора и внучка короля. К тому же она редкостно красива. Мне нужно время на раздумье.

— Конечно, — кивнул Жанен. — Мы подождем. Князь очень увлечен вашей дочерью, однако вы, должно быть, слышали, что вкусы его чрезвычайно переменчивы…

Жером понял, что его отеческое раздумье не должно быть слишком долгим. И в самом деле, он поставил рекорд в быстроте принятия решения — уже через час позволил князю Сан-Донато ухаживать за Матильдой.

С той минуты дворец Орланди, где жили Жером и Матильда, наводнили посланцы с дарами и приглашениями на балы, концерты, рауты, увеселительные прогулки, маскарады… Демидов снял на берегу реки Арно великолепный дворец Корини, построенный в стиле барокко, и когда Матильда побывала там первый раз, она уверила себя, что все рассказы о диких нравах русских преувеличены, а князь Сан-Донато — милейший из людей.

Что и говорить, Матильда была истинной дочерью своего отца. Алчность и тщеславие его она унаследовала вполне. Другое дело, что она была слишком хорошо воспитана, чтобы позволять себе проявлять эти качества, которые непрестанно снедали ее душу, ну а если она чувствовала, что в ее глазах вот-вот вспыхнет предательский алчный огонек, Матильда умела вовремя опустить ресницы.

Дворец, его роскошь, все признаки неисчислимых богатств, которые так и били по глазам… Аристократка не по духу, а лишь по титулу, она охотно готова была простить жениху и дурной вкус, и тщеславие, и напыщенность, и дурные манеры, которые порой проявлялись у Демидова. Тот ей не слишком-то нравился, если честно. Он был некрасив, но это искупалось деньгами, деньгами, деньгами… И Матильда решила, что некрасивый супруг при такой красавице, как она, — лучше, чем привлекательный. Он более выгодно оттенит ее собственную красоту.

Слово «выгодно» вообще было самым любимым ее словом. Так же, как и ее отца.

Матильда и впрямь была очень красива — пшеничные волосы, голубые глаза, бело-мраморная кожа… Воспитание, ум, образованность служили достойной оправой для ее красоты, и когда русский посланник Потемкин докладывал своему императору в Россию, что «принцесса Матильда сияет, словно бриллиант», он не слишком-то преувеличивал.