Преступник будет найден (Рассказы о криминалистике)

У Буринского был плохой послужной список, но интересная, богатая, хоть и трудная жизнь. Скучать ему, во всяком случае, не приходилось. Судьба не подарила ему кошелек, зато ей было угодно увлечь его тайнами фотоискусства, и на этом пути его ждали признание и слава.

Все началось с того, что издатель журнала «Российская библиография» Э. К. Гартье заинтересовался газетными сообщениями о поддельных автографах и старинных рукописях, появившихся на Лейпцигской книжной ярмарке. В поисках средств разоблачения подделки он вспомнил об упоминавшихся в печати работах по выявлению невидимых письменных знаков при помощи фотосъемки.

Правда, это нельзя было назвать работами в точном смысле этого слова. Каждый раз невидимок находили случайно, без малейшего намерения найти. К примеру, еще в середине прошлого века французский археолог Гро решил сфотографировать древнюю греческую рукопись. Просто ему было неудобно пользоваться громоздким и хрупким манускриптом, и он вознамерился облегчить свою работу. К его величайшему удивлению, на фотоснимке «вышли» не только знакомые строки, но и те, которых вовсе не было видно на оригинале.

Случались и другие «чудеса», когда нежданно-негаданно являлись на свет невидимки, никак не связанные с письменностью. Одна молодая женщина, например, позировала фотографу, а за снимком к назначенному сроку не пришла. Исполнительный фотограф отослал снимок по ее домашнему адресу, но клиентка к тому времени была уже похоронена: она умерла от натуральной оспы. На негативе были отчетливо видны прозрачные точки, происхождение которых фотограф раньше был склонен объяснять ошибками при съемке или проявлении. Оказалось, что никакой ошибки не было: просто фотообъектив разглядел оспенную сыпь в то время, когда невооруженный глаз был бессилен ее заметить.

О таких случаях не раз сообщала печать, и Э. К. Гартье поручил своему молодому сотруднику Е. Ф. Буринскому разыскать все эти сообщения, разбросанные по старым газетам и журналам: издатель библиографического обозрения понимал, что они могут пригодиться в борьбе с мошенниками, спекулировавшими на интересе к старине.

Буринский сделал больше, чем от него требовали: увлекшись, он тщательно изучил всю литературу по фотографии за пятьдесят лет на четырех языках, надеясь узнать, делались ли попытки выявить невидимое по воле экспериментаторов. Но он узнал лишь, что каждый раз тайна раскрывалась случайно, когда этого никто не ждал, более того, никто даже не знал, что она существует. Просто на фотоснимке сами собой «получались» загадочные письмена... Это походило бы на мистику, если бы ученые уже тогда не поняли, что фотообъектив как оптический прибор совершеннее, чем глаз, во всяком случае, цветовые оттенки он различает куда лучше. Но достаточной власти над ним наука еще не имела.

Недоучившийся студент Буринский как раз и вознамерился эту власть завоевать. И завоевал. Но не сразу: прошло пятнадцать лет, прежде чем он нашел возможным публично доложить и обосновать свой метод, названный им цветоделительным.

Почему цветоделительным? Да очень просто: ведь невидимое потому и становится видимым, что на фотоснимке делается резче разница между следом (текстом) и фоном (бумагой). Эта разница объективно существует и состоит не в чем ином, как в цвете. Значит, нужно эти цвета разделить так, чтобы их неодинаковость была доступна глазу.

Объясняя впоследствии сущность созданного Буринским фотографического цветоделения, профессор С. М. Потапов писал, что она основывается на чрезвычайно любопытном оптическом эффекте: «Снятые с двух одинаково экспонированных негативов или диапозитивов пленки, сложенные вместе, нарушают первоначальное соотношение светов и теней, так как удвоенный теневой слой пропускает количество света не в два, а в четыре раза меньше по сравнению с пропусканием одного слоя».

Теперь этот вывод кажется совсем несложным и даже самим собой разумеющимся. Буринскому же потребовался не один год кропотливейшего труда, чтобы прийти к нему и воплотить в жизнь.

Пятнадцать лет были посвящены не только размышлениям и чтению литературы, но и опытам, уточнениям, шлифовке. Поиск практической базы для своих опытов привел Буринского в суд. Но не одна лишь база была нужна талантливому ученому-самородку: он жаждал приносить пользу людям, он не представлял себе науку ради науки, ему был чужд бесстрастный академизм, чурающийся всякой утилитарности.

Благородно стремление служить истине, правосудию! Буринский добровольно поступил на эту службу, преодолевая сопротивление ретроградов, скепсис ученых мужей, косые взгляды судебных чиновников. Начиная с сентября 1889 года, он проводит в Петербургском окружном суде серию блестящих экспертиз. До той поры ничего подобного судебная практика не знала.

Речь шла о подлогах. Это едва ли не самое типичное преступление в обществе, построенном на власти денег. В обществе, где все продается и покупается. Где порочной романтикой окружены всевозможные купчие и закладные, дарственные и завещания, чеки и векселя.