Преступник и преступление на страницах художественной литературы

Как ни были пьяны женщины, они умолкли, а Рашель, вся задрожав, обернулась:

— Послушай-ка, есть французы, при которых ты не посмел бы это сказать.

Но юный маркиз, повеселевший от вина, захохотал, не спуская ее с коленей:

— Ого-го! Я таких пока не видал. Стоит нам появиться, как они удирают!

Девушка вспыхнула и крикнула ему в лицо:

— Лжешь, гадина!

Он посмотрел на нее холодным взглядом <…> а затем снова захохотал:

— Ого, как бы не так, красотка! Разве мы попали бы сюда, не будь они трусами? — И, возбуждаясь все более, выпалил. — Мы здесь — господа! Вся Франция — наша!

Она рванулась с его коленей и упала на свой стул. Он поднялся, протянул бокал над столом и повторил:

— Вся Франция и французы, все леса и поля, и дома Франции — наши! Другие немцы, совершенно пьяные скоты в мундирах, внезапно распалились, схватили бокалы и, заорав: «Да здравствует Пруссия!» — залпом опорожнили их.

Девушки не протестовали, только притихли пугливо. Даже Рашель смолчала, не решаясь возразить.

Тогда юный маркиз, поставив на голову еврейки вновь наполненный бокал шампанского, выкрикнул:

— И все женщины Франции наши!

Она вскочила так стремительно, что бокал опрокинулся, упал наземь и разбился, а светлое вино, как вода при крещении, пролилось на ее черные волосы. Глядя в упор на офицера, который все еще смеялся, она пролепетала дрожащими губами, и голос ее срывался от гнева:

— Нет, нет, врешь, не будут женщины Франции вашими!

Он опустился на стул, чтобы посмеяться всласть, и бросил:

— Вот это здорово! Зачем же ты-то сюда явилась, голубка? Растерявшись и плохо соображая от волнения, она сперва промолчала, а затем, когда осмыслила его слова, выкрикнула в ответ возмущенно и страстно:

— Что я! Я не женщина, я шлюха, а других пруссакам не видать.

Не успела она договорить, как он наотмашь ударил ее по щеке; но когда он вторично занес руку, она, обезумев от гнева, схватила со стола десертный ножичек и внезапно, так, что другие ничего не заметили, вонзила ему серебряное лезвие прямо в ямку у самой шеи, где начинается грудь. <…> Мадмуазель Фифи почти сразу испустил дух[25].

Другой пример убийства в состоянии аффекта мы находим в произведении М.А. Булгакова «Я убил». В нем повествуется о докторе, которого принудили оказывать медицинскую помощь изуверу-полковнику из петлюровского отряда. Естественно, что все зверства полковника доктор был вынужден наблюдать воочию. Да и самого «ликаря» петлюровец пообещал пустить, как говорится, в расход.