Преступники и преступления с древности до наших дней. Маньяки, убийцы

Присяжные заседатели совещались более четырех часов. Мы считали это плохим предзнаменованием. Когда раздался звонок, означавший, что присяжные заседатели сейчас выйдут в зал заседания, мы были готовы к худшему. На первый вопрос: доказано ли, что Клава Г. была убита, присяжные заседатели ответили: — «Да, доказано». На второй вопрос: если доказано, что Клава Г. была убита, то виновна ли Раиса Равич в ее убийстве? — заседатели ответили: «Нет, не виновна».

Рая после слов «нет, не виновна» упала в обморок, который длился долго…

Месяца через два после оправдания Раи пришло письмо от нее. Она жаловалась, что два года тюрьмы, неизвестности, тревоги за себя и детей сильно подорвали ее здоровье. Она большую часть дня лежит. Местные врачи не могут поставить какой-либо диагноз. Но она сама знает, что она очень-очень больна.

Прошло много лет. Я уже жил не в Петербурге, а в Москве. В 1924 году ко мне пришел седой, опустившийся, неряшливо одетый человек с отечным лицом и слезящимися глазами. Он спросил меня, узнаю ли я его. Я ответил отрицательно. Тогда он сказал:

— Я Равич, муж Раи… Помните?

Я спросил, почему он так изменился и постарел.

Он ответил, что уже много лет пьет, что начал пить после того, как Раиса через два года после тюрьмы умерла. Он считает ее болезнь и смерть следствием тюремного заключения.

Я спросил, почему он пришел ко мне.

— Теперь мне уже ничего не страшно. Я никому, кроме вас, не могу об этом сказать. У меня уже взрослые дети. Они не должны ничего знать.

— А разве вы знаете, — спросил я его, — кто убил Клаву?

— Как же я могу не знать? — отвечал он. — Я ее убил…

Он раскрыл все тайны этого дела. Тайна с узлом, которым была завязана корзина, раскрывалась просто. Его мастерская в Пскове работала не только на его магазин, но и выполняла заказы нескольких магазинов в других городах, в том числе в Порхове. Ему приходилось несколько раз в неделю отправлять тюки с пальто и платьем. Как-то один из его заказчиков был в Пскове и спросил его:

— Кто это завязывает тюки? Развязать их никто не может, приходится резать веревки.

Тюки завязывал старик-сторож. Он в молодости служил матросом на судне, которое бывало в африканских судах. На судне служил матросом какой-то «черный», который так завязывал узлы, что никто, кроме него, их не мог развязать. «Черный» научил сторожа этому искусству. Равич как-то попросил сторожа раскрыть ему секрет. Корзину с трупом Клавы он и завязал так, что никто не смог этот узел развязать.

Тайна с повесившимся мнимым убийцей Клавы объяснялась так: в Пскове служил в полиции один пьянчужка, которому Равич часто давал мелкие взятки. Однажды этот полицейский растратил небольшую сумму, и ему грозило увольнение и суд. Равич дал ему денег и пьянчужка сказал, что нет ничего, что бы он в благодарность не сделал для Равича. Через год после убийства Клавы пьянчужка как-то сказал ему, что едет в уезд, где нашли самоубийцу. У Равича мелькнула мысль сделать самоубийцу убийцей Клавы. Он уговорил преданного ему пьянчужку за 100 рублей «найти» в лесу на месте самоубийства бутылку, которую он ему даст. В бутылку он положил записку. Написать ее он заставил отца Раисы, который для спасения дочери готов был на все…

Пьянчужка знал многих жителей деревни Молчановка и сообщил Равичу имя, отчество и фамилию одного умершего крестьянина. Бутылку с запиской «нашли» возле дерева повесившегося и переслали в Петербург следователю. Но оказалось, что половина населения деревни Молчановка носит фамилию Молчановых и у одного из живых Молчановых то же имя и отчество, которые Равич и полицейский присвоили самоубийце.

Третья тайна. Клава написала Равичу за неделю до ее исчезновения, что она беременна и что он должен развестись с Раей и жениться на ней. Но она ему как женщина уже приелась. Он, предвидя, что она наделает ему кучу неприятностей, пришел к мысли избавиться от нее.

Равич разработал хитроумный план, целью которого было доказать свое алиби в день убийства. Он написал Клаве, чтобы она не уезжала и подождала его приезда. 18 июня он из Пскова уехал и в тот же день приехал в Порхов, остановился в гостинице и дал свой паспорт для прописки. Утром 19-го посетил одного из своих оптовых клиентов, переговорил с ним и днем без вещей выехал в Петербург. В гостинице сказал, что на день уезжает за город, а номер оставляет за собой. Ночью 19-го приехал в Петербург. Чтобы никто не узнал о его приезде, он на Невском проспекте взял проститутку, поехал к ней домой и там же переночевал. В разговоре с ней он сказал, что его девушка забеременела, и спросил, не знает ли она кого-либо, кто делает аборты? Он рассчитал правильно: проститутка дала ему адрес бабки аборт-махерши. Утром 20-го он поехал к этой бабке, повел ее в трактир, угостил и напоил ее, дал ей 50 рублей и сказал, что даст после аборта еще 50 рублей. Бабка, обычно бравшая за аборт у бедных девушек и проституток 10 рублей, была счастлива и готова для него на все. От бабки он поехал к Клаве. Клава жила на первом этаже. Он постучал в окно и, когда Клава выглянула, сказал, чтобы она оделась и вышла.