Преступники и преступления. С древности до наших дней. Заговорщики. Террористы

Сохранились сведения и об оживленной деятельности секретной службы, созданной Генрихом IV, в годы правления его сына — знаменитого Генриха V (1413–1422). Разведчики выслеживали лоллардов — членов религиозной секты, отражавшей недовольство социальных низов. Один из агентов секретной службы Томас Бэртон, называвший себя «королевским шпионом», был возведен в рыцарский сан. В 1421 г. английский король и герцог I Бургундский совместно направили на средний Восток опытного воина и дипломата Джилберта де Ланнуа с семью спутниками, чтобы они составили подробный отчет о положении в посешенных ими государствах. Разведка Генриха V раскрыла — а быть может, и спровоцировала — так называемый Саутгемптонский заговор. По официальной версии, несколько вельмож, подкупленных французскими послами, сговорились убить короля, который готовился отплыть с армией во Францию. Среди казненных заговорщиков был граф Кембриджский, имевший права на престол как потомок Лайонеля Кларенского, третьего сына Эдуарда III (сам Генрих V вел происхождение от четвертого сына Эдуарда).

Права, восходящие к Лайонелю Кларенскому, были выдвинуты другими представителями так называемой Йоркской линии во время войн Алой и Белой розы.

Черняк Е. Времен минувших заговоры. — М.: Международные отношения, 1994.

КРЕСТЬЯНСКИЕ ЗАГОВОРЫ

1. Крестьянский лапоть (Bundschuh)

В последнее десятилетие XV столетия одна эльзасская[95] революционная партия задумывала обшее восстание городского и сельского пролетариата.

Приглядываясь к союзам князей и крупных помещиков, рыцарей, крестьяне поняли, что «следует соединиться в толпы, составить собственный союзный договор и иметь свое собственное знамя, по которому можно было бы узнать, какого звания эти люди, и чего они желают добиться своим объединением». Поэтому они и избрали своим знаменем лапоть,[96] обувь бедного крестьянства.

Во главе заговора находился бургомистр Шлетштадта Ганс Ульман, прекрасный, но фанатичный человек, не умевший справляться со своими страстями, некоторыми своими чертами он напоминает несчастного аграрного реформатора, Тиберия Гракха. Вскоре союз насчитывал уже членов из Шлеттштадта, Дамбаха, Зулыда, Андлау, Кестенгольца и других местностей.

Заговорщики окружили себя глубокой тайной. Как говорится в сообщениях современников, они узнавали друг друга по тайным знакам и обычаям. В чем они, однако, заключались, этого мы не узнаем. Все новые члены, вступавшие в союз, должны были приносить клятву; прием сопровождался любопытными обрядами и угрозами ужаснейших наказаний возможным предателям. «Глубокой ночью, по непроторенным путям члены союза пробирались к сборному пункту, „дикому“ Унгерсбергу, расположенному в наводящем страх пустынном месте, и здесь обсуждали союзный устав».

В последнем было предусмотрено прощение всех долгов и уничтожение всех податей, за исключением очень низкого налога; далее предполагались отмена духовных и императорских судов, в которых заседали ученые юристы, захват церковных имуществ, ограбление и истребление злосчастных евреев. «Также следовало упразднить тайную исповедь, главную опору духовенства в его господстве над людьми». Это были уже не требования старых прав и преимуществ, на их место стали уже общие положения религиозного, политического и социального характера — ясный призрак того, что в аграрном движении участвовали и более глубокие, умственные силы.

Чтобы приобрести прочную операционную базу, предполагалось захватить врасплох укрепленный Шлетштадт, а оттуда уже организовать крестьянство и обратиться за содействием к швейцарским единомышленникам. Моментом действия, когда должно было развернуться знамя с лаптем, как символ мятежа и свободы, была назначена страстная неделя 1493 года. В начале ее должен был произойти захват Шлетштадта. Однако в последний момент заговор был выдан и открыт.

Все заговорщики, которых удалось схватить, подверглись жестокой казни, изгнанию и изувечению рук и пальцев. Однако самые ужасные мучения и кары, которыми доброе старое время любило упиваться, не в силах были вытравить из сердец раз запавшее в них недовольство. Когда Ульман вступил на плаху, он, как рассказывают, воскликнул: «Рано или поздно, но лапоть возродится!» — пророческое слово, которому было суждено сбыться.

Казалось, что революционное движение окончательно подавлено, и на протяжении нескольких лет спокойствие ничем не нарушалось. Однако настроение в южной Германии было далеко не веселое. В воздухе чувствовалась нависшая гроза, в нем было что-то давившее души и державшее их в торжественном напряжении. И действительно, уже с начала нового столетия стало возрастать число страшных предвестников предстоящей громадной революции; взрыв ее заговорщики назначили на 1502 год.