Преступники и преступления. Законы преступного мира. 100 дней в СИЗО

Но в конце концов и она не вытерпела. Привела однажды настойчивого ухажера и принялась угощать. Как раз перед приходом мужа, дабы он глубоко уяснил, что она прежде всего женщина. Но при этом несколько переборщила.

Прапорщик, пошатываясь, зашел в квартиру и окаменел. Однако его удивил не приятель Серафимы. К интимной жизни своих жен он всегда был равнодушен. Его поразила начатая бутылка коньяка, что красовалась посреди стола.

— Что?! — взревел Якоб. — Меня лосьоном, а его коньяком?!

И тут же, не помня себя от яростной жажды, схватил бутылку и влил в свое горло. Крякнул, свирепо завращал глазами и полез драться. Серафиму стукнул табуреткой по голове, а ее любовника с криками «а денатурату с разбавителем не хочешь!», как Христа, пытался распять вилками на полу.

В следственном изоляторе целых пять суток без сна и еды, в судорогах белой горячки рвал на себе волосы, рубашку, постельные принадлежности, катался по камере, орошая холодным потом шершавый бетонный пол. Что-то пытался объяснить, о чем-то несвязно просил и все плакал, как ребенок.

За умышленные тяжкие телесные повреждения, нанесенные жене и гостю в состоянии сильного душевного волнения, Якоб получил два года общего режима. А за время следствия все пытался выяснить, где жена достала коньяк и зачем. При этом пребывал в том же сильном душевном волнении и бормотал:

— Это ж сколько вина можно было купить…

IV

Фирчука Василия Степановича в бодром сорокалетнем возрасте избрали председателем колхоза имени Чапаева. К искреннему сожалению его соратников это оказался последний рубеж карьеры в общем-то умного и доброго человека. Остро щекочущее желание крепко выпить и кое-как закусить уступило всем другим побуждениям. И покатился Фирчук по наклонной, набирая скорость, пропорциональную потере общественного веса. Во хмелю мелькали полустанки на должностях председателя сельского Совета, агронома, бригадира, ветфельдшера.

Последняя ступень оказалась роковой. На удивление всем близким и знакомым, Василий Степанович, в недавнем прошлом сдержанный и рассудительный руководитель, оказался на скамье подсудимых, осужденный на четыре года лишения свободы благодаря банальной, но трагической истории.

Однажды в полуденную пору, как обычно, Фирчук опохмелялся со своим верным собутыльником Мефодием Гвалтюком, подвозчиком кормов. Расположились в уголке животноводческого двора под липой, на кучке сена, и употребили бутыль самогона с квасом и свежими огурцами. Начали дискуссию о недостатках во внутренней и внешней политике президентов содружества, а закончили обвинениями друг друга в лени и неумелости.

— Ты, сукин сын, — разошелся Василий Степанович, — ничего не умеешь, кроме как кобылам хвосты подкручивать, даже жениться не в состоянии, потому как не можешь…

— Кто? Я?! Да ты у своей жены спроси, могу я или нет!

Фельдшер не стерпел такого оскорбления, наотмашь врезал подвозчику в ухо и бросился наутек. Мефодий догнал его, смял и принялся душить. Но подоспели доярки и подняли шум. Фирчук, воспользовавшись ситуацией, вывернулся, вскочил на ноги, нанес противнику удар ниже пояса и бросился к своему дому.

Рассвирепевший Гвалтюк намерился штурмом взять жилище своего осквернителя. Вышиб одни двери, другие, сорвал карниз и ворвался в комнату, где Фирчук с охотничьим ружьем наперевес уже застыл в боевой готовности:

— Стой, Мефодий! Убью!

Распалившегося Мефодия не испугал грозный вид Василия Степановича. Он схватился за ствол и дернул на себя. Грохнул выстрел. Дробь разворотила Гвалтюку живот и все внутренности. Через два часа он скончался.

…Самое плохое то, что приводить подобные примеры можно до бесконечности. Их не счесть и не описать. Слишком велико их количество, слишком сходно и невообразимо глупо их содержание.

«НОЧНАЯ БАБОЧКА»

Женщин подобного рода можно объединить только одним общим знаменателем — продажной доступностью, а в остальном они чрезвычайно разнообразны, от невообразимо толстых до безобразно худых, от подчеркнуто веселых до неимоверно злых. И все подряд решительные и наглые.

Екатерина Звонкая работала горничной и промышляла только в своей гостинице. Клиентов выбирала помоложе, но и от денежных стариков не отказывалась. Действовала всегда просто и оригинально. Ненароком заводила разговор о погоде, присаживалась на кровать, и ее легкий атласный халатик, заблаговременно расстегнутый на несколько пуговиц, игриво соскальзывал с колен, открывая красивые длинные ноги, обтянутые дорогими импортными колготками. Сразу же вспыхивали горячие страсти, охлаждаемые холодным и точным расчетом.

У потрепанного, но бодрого командировочного из Ташкента Вадима Кадыка рука сама невольно поплыла к коленкам Кати.

— Можно погладить твою ножку? — спросил он, задыхаясь от возбуждения.

— Можно, — твердо отвечала Звонкая.

— А выше?

— А выше надо платить.

— С-с-сколько?

— Сто рублей.

— За ночь?

— За один час! — отрезала Катя и поспешно убиралась из номера, предоставляя ошалелому постояльцу возможность разобраться в своих чувствах и деньгах.