Преступница

Вульгарная аспирантка, перетянутая в талии, защитилась и уехала. Со степенью кандидата наук ее охотно взяли на провинциальную кафедру. Речи о том, чтобы оставить ее здесь, Успенский не заводил. Собственно, о ее отъезде он упомянул мельком, лицо не выразило ничего личного. После отъезда ее имя всплыло лишь однажды, когда речь зашла о сексотах. Усмехаясь, Успенский привел в пример Зинаиду.

Дело происходило на улице, их никто не слышал, и, удивившись, Маша поинтересовалась, зачем, имея такие подозрения, поддерживать близкую связь. Подумав, Успенский ответил: во-первых, это - не подозрения, во-вторых, кого-нибудь все равно приставят, а значит, лучше держать при себе, поближе, тем более, если баба. Не стесняясь в выражениях, он объяснил, почему - при наличии интимных контактов - никакая баба не станет докладывать оголтело: "Ваша сестра, даже самая правоверная, если доходит до дела, всегда предпочитает..." - последовала ухмылка и откровенный жест. Он был нетрезв, их личные отношения прервались давным-давно, но Маша не смолчала: "Меня ты тоже подозревал?" - она поинтересовалась холодно. "Хоть ты-то не будь дурой!" - он отмахнулся раздраженно.

Ответ был исчерпывающим, но, как бы то ни было, неприятный осадок остался. В беседах без посторонних Маша попыталась вернуться к отстраненно-безличному вы. Его обида выплеснулась такой яростью, что попытки пришлось оставить.

Сегодня он вызвал ее для разговора: пришел на статистику и, сославшись на срочное дело, приказал зайти после третьей пары. Отказаться она побоялась. Теперь в разговорах с ней Успенский все чаще давал волю гневу, и это обстоятельство приходилось учитывать. Впрочем, в гневных вспышках, случавшихся на людях, он никогда не переходил грани, но, приглядываясь к неровной походке, Маша опасалась, что такой день рано или поздно наступит. По этой же причине она боялась открыто признаться в том, что в мыслях уже не связывает свое будущее с кафедрой финансов. Об этом приходилось помалкивать и в разговорах с сокурсниками - слухи могли долететь до его ушей. Как и прежде, Маша продолжала председательствовать в факультетском СНО: время от времени делала доклады и ездила на конференции. Определенных планов на будущее у нее еще не было, но с растущим интересом Маша поглядывала в сторону кафедры экономической истории.

Успенский пребывал в убеждении, что ее научные интересы раз и навсегда определились. Как о деле решенном, он говорил о месте на кафедре финансов, которого для нее добьется. По многим причинам задача была не из простых, но профессор твердо рассчитывал на какого-то москвича, своего бывшего и очень успешного студента, теперь служившего в министерстве. Маша слушала и молчала, дожидаясь времени, когда вопрос о московских переговорах встанет ребром: только тогда, поговорив начистоту, она планировала выпросить вольную.

Речь шла о совместном заседании кафедры, в котором - почти на равных - должны были принять участие и преподаватели, и студенты. Распоряжение поступило из ректората: проректор по науке обязал каждую кафедру провести заседание, больше похожее на теоретический семинар. Совместные прения, по мысли профессора Таращука, должны были оживить кафедральную жизнь. Идея заключалась в том, чтобы каждая кафедра выбрала проблему, достойную научных дебатов. Ожидалось, что студенты и преподаватели выскажутся аргументированно и подробно. Главная цель - добиться живой дискуссии.

Как обычно, он сидел за столом, Маша - напротив. Сегодня она торопилась домой и, получив его настойчивое приглашение, решила пропустить последнюю пару, чтобы освободиться пораньше. Правом свободного расписания она пользовалась давно.

Свои соображения проректор изложил в записке, размноженной ротапринтным способом. Полуслепую копию Успенский положил на стол. Маша прочла и отодвинула брезгливо. Жест, который она себе позволила, привел его в ярость. Желчным тоном он принялся пенять ей за то, что в последнее время она относится к научной работе без должного интереса: "Я отлично вижу - ты отбываешь номер, - голос нырял в нижние регистры, - так наука не делается. Ученый, по крайней мере, в молодости, должен быть одержимым. Только так можно чего-то добиться". Вздрагивающей ладонью Успенский вытер рот. Измученное асимметричное лицо стало почти уродливым.