Она видела места, по которым ходила с Машей, - нарядные и праздничные, но их красота была фоном, из которого наплывали Машины глаза. Они глядели беззащитно и пристально, и не было на свете силы, способной спасти. Промучившись до зари, Марта уснула под утро. Проснувшись, она обнаружила, что парень, прыгавший по-кошачьи, исчез. С ним исчезла и коробка с книгами, которую Маша собрала и перевязала крепкой бечевой. В то, что он украл, Марта не хотела верить, но женщина, угощавшая едой на тряпочке, сказала, что парень вытаскивал коробку, она подумала, его личный багаж. Женщина ахала, но Марта, сильно расстроившись поначалу, вдруг подумала - может, и к лучшему. Бабушка, собиравшая в дорогу, ни словом не обмолвилась о поездных ворах, Маша же, напротив, как будто знала заранее, а значит, выходило так, что бабушка могла ошибаться. Возможно, она судит по старым воспоминаниям, которые стали довоенным прошлым, как фон того, блокадного фильма.
Повеселев, Марта погладила чемоданную кожу и, успокаивая добрую женщину, заговорила о том, что оставила в Ленинграде подругу, которой должна послать телеграмму, а эта коробка - конечно, она очень ценная, но самое главное - чемодан. Радуясь за Машу, она винила себя за ротозейство: подруга предупреждала, да она не послушалась. Женщина подругу хвалила, и каждое похвальное слово укрепляло надежду на чудо, в которое не верила бабушка.
К середине лета Иосиф принял окончательное решение, однако оттягивал разговор. Для себя, неизвестно почему, он назначил крайнюю дату - первое сентября. В начале августа этот рубеж, приходящийся на старинный Новый год, казался призрачно-далеким. То, что для краткости он называл разговором, таковым стать не могло, поскольку Валя - в этом он был уверен - сделает все, чтобы превратить их разрыв в череду болезненных объяснений. Чтобы облегчить ее страдания, Иосиф готов был взять вину на себя, но даже в этой безусловной готовности не находил залога близкого освобождения. Сколь ни поверхностными были его представления о девичьих душах, в них - в отличие от женских - он не прозревал способности к компромиссу.
В середине августа, когда Валя засобиралась домой - проведать мать, срок еще казался внушительным. Она исчезла всего на неделю, но именно в эти семь дней он остро пережил отраду одиночества, и страхи, связанные с объяснением, показались преувеличенными. В Ленинград Валя вернулась двадцать пятого. Решимость, накопившаяся в ее отсутствие, дала слабину в первый же вечер, и, ловя убывающие силы, Иосиф собрался с духом и приступил.
Будь Валя взрослой женщиной, она по достоинству оценила бы его деликатность. Пряча глаза, Иосиф говорил о том, что в сердце его живет огромная нежность и благодарность, однако их, в особенности принимая во внимание Валину юность, совершенно недостаточно, чтобы длить общую жизнь. Он уверял ее в том, что рано или поздно появится человек, который полюбит ее безоглядно. Такой любви, в силу не зависящих от него причин, сам он дать ей не может. Здесь Иосиф незаметно поморщился: глагол прозвучал неприятно, по-коровьи - вроде дать молока.
Сказать по правде, он ожидал страдающих глаз, однако Валины глаза глядели бессмысленно. Она сидела в уголке дивана, подбивая подушку, и это действовало на нервы. Иосиф одернул себя и принялся излагать заново, на этот раз - попроще. Результат оказался прежним: не покладая рук она взбивала углы, словно готовилась ко сну. Прежде чем выйти на третий круг, он приблизился и, взяв за угол, дернул на себя. Она отпустила безропотно.
"Сегодня не могу" - эти слова стали первыми. Сгибая пальцы, Валя перечисляла дела, которые должна сделать, прежде чем уйдет. В списке стояло общежитие (заново договориться с комендантом), канцелярский магазин (купить писчебумажные принадлежности) и, наконец, - уборка: кухня, ванная, туалет. Последний пункт вызвал раздражение. Иосифу показалось, уборка задумана для того, чтобы разжалобить, однако, справляясь с собой, он ответил, что срочности нет. В конце концов, он и сам может съехать на неделю - пожить у родителей. По его представлениям, Валя должна была энергично отказаться, но она кивнула и отправилась на кухню. Оставшись в одиночестве, Иосиф задумался о том, где ему теперь ложиться, но, так ничего и не придумав, раскинул единственный диван. Разговор, завершившийся нелепо, истощил душевные силы. Он заснул мгновенно и с тайным облегчением.
Утром, не открывая глаз, Иосиф повел рукой, но никого не обнаружил. Поднявшись, он вышел в кухню. Вали нигде не было. Пережив счастливое мгновение, он наткнулся на женские тапочки, аккуратно выставленные в прихожей. Краткий осмотр убедил в том, что радоваться рано: Валины вещи лежали по местам.