Преступница

"Видишь, я говорил, все получится", - в голосе Иосифа звучало упорство. Оглянувшись, не слушают ли родители, он повторил пословицу про лопасть и клин, но по-другому, грубо, так что Мария сморщилась, и эта мелькнувшая гримаска показалась бы Вале страдальческой. "Не знаю, а вдруг - вскроется, там тоже - не идиоты. А потом, все-таки..." - она замялась, не договаривая. "Ну, что? Морально-этический кодекс? - Брат закончил раздраженно: - Брось! В этой грязи выискивать этику и мораль - занятие бессмысленное: жемчуг в навозе. А что до ума - нет, не станут они доискиваться. В их головах такое не родится, привыкли: верноподданные приходят и - на блюдечке - доносят сами на себя". - "Да разве - перед ними? Я - о папе, - Мария сказала жалобно, - если узнает...". - "Может, вспомнишь еще про десять заповедей: как там, почитай отца своего и мать свою, не произноси ложного свидетельства? Да, вот еще: не убий. Звучит заманчиво, однако, я вспоминаю, Моисей получил их после египетского плена. После. Заметь, не в процессе. Ладно, все это шутки...- Иосиф помолчал. - Знаешь, Маша, тебя послушать... Разве были другие варианты?"

"Ты пойми правильно, я не боюсь, - Мария заговорила шепотом, - но если они - подлые, разве мы должны уподобляться? - Она смотрела искательно, как будто ясное слово брата могло и должно было успокоить. - Я хочу одного - понять".

"Что тут понимать? - Иосиф мотнул головой, - Они нападают, мы защищаемся. Нормальные военные действия, партизанская война. Партизаны, насколько я знаю, тоже не выбирали средств". - "Да нет, ты не думай, я не жалею, но все это, как бы сказать, унизительно..." - "Странно. - Иосиф помедлил. - С твоей-то пятеркой по русскому... Унизительно?! Это не ты - тебя унижают. Скажешь - нет? Да. Система. Граждане второго сорта. И, что характерно, никто ни в чем не виноват". - "Но - за что?" - Мария глядела беззащитно. "Брось! Не ломай голову. Много умов, почище наших, билось над этой задачкой, - снова заиграла усмешка, - эта - потруднее физических, бином своего рода. Чем больше ломаю голову, тем решительней убеждаюсь в том, что правильнее всего - валить. В этом смысле я - сподвижник Моисея. Если бы не допуск... " - он махнул рукой обреченно. "Перестань!" - Маша прервала. Разговоры об отъезде, которые Иосиф заводил последнее время, пугали ее. Михаил Шендерович заглянул в комнату и предложил чаю. Брат отказался: "Все. Пора и честь знать".

Проводив Иосифа, Мария толкнулась было в ванную, но дверь оказалась запертой - Панька снова взялась стирать на ночь глядя. "Прасковья Матвеевна, вам еще долго?" - приникнув к щели, она спросила вежливо. Из-за двери буркнуло, и, не расслышав, Маша отошла.

В этой квартире, восхитившей провинциальную гостью, Машиной семье принадлежали две комнаты. Они располагались анфиладой, одна за другой. Первая - гостиная и родительская спальня, вторая, в которой они разговаривали с братом, называлась наша комната: здесь они жили с сестрой. Из прихожей начинался коридор, уходивший на кухню. Слева, рядом с ванной, обитали две старухи, Ефросиния Захаровна и Прасковья Матвеевна: мать и дочь. Подслеповатую соседскую комнату, единственным окошком выходящую во второй двор, Иосиф величал людской, за что Маша, фыркая, обзывала его графом.

Комнаты их семья получила давно, еще до Машиного рождения, отцу дали от института, где он работал главным инженером, и уже тогда, лет двадцать назад, старухи-соседки казались древними. По сравнению с Машиной семьей они были старожилами, поскольку въехали во время войны. Раньше всю квартиру занимала одна семья, Панька говорила, немцы. В начале войны они куда-то исчезли, а в дом, где жили Фрося с Панькой, попала бомба. Панька говорила, случилось прямое попадание, поэтому им и дали ордер. В те времена, когда соседки еще разговаривали с мамой, Панька рассказала, что им с матерью дали ордер в эту парадную: на любую свободную, управдом так и сказал - идите, выбирайте. Свободных комнат было много, но "эта - хоть и поменьше, а похожа на нашу, прежнюю...". А еще Панька говорила маме, что этим немцам, которые здесь раньше, так и надо - поделом.