Преступные камни

— Не знаю. Если и нашел, то следов не оставил, и заметят пропажу не скоро.

— Деньги?

— Вполне.

— Тогда заметят. А может, у них сейф.

— Не похоже.

— Почему?

— Сейф просто так не вскроешь. А этот пришел, зная, что ему нужно, и предполагая, где оно находится. И действовал, не оставляя следов.

— И что бы это значило?

— Думаю, собирается пошарить еще раз. Доиграть игру. У него был разочарованный вид, когда он уходил.

— Разочарованный вид? — фыркнул Добродеев. — Там же было темно!

— Темно. Но я нутром почувствовал, что он разочарован.

— Это ты мне как волхв?

— Ну.

Автор забыл упомянуть, что Монах совершенно серьезно считает себя волхвом. Добродеев сначала не верил и подсмеивался, а теперь уже не знает, что и думать. Было что-то в идеях Монаха, что никогда не пришло бы в голову нормальному человеку, ракурс, что ли, угол зрения… Ясновидение? Прови́дение? Черт его знает, думал Добродеев, исподтишка рассматривая Монаха, может, правда волхв.

— Чего-то кушать охота, — сказал Монах, отчитавшись. — Как там Митрич?

— Как всегда. Озабочен. Передает привет. Сейчас я быстренько накрою… Хочешь здесь?

— Хочу в кухне. Хоть какая-то движуха. Надоело до чертиков, все бока отлежал… и вообще. — Он похлопал себя по изрядному животу.

— Помочь?

— Отнесешь на руках?

— Запросто!

…Они сидели за столом, уписывали за обе щеки «фирмовые» Митрича и запивали их пивом.

— Может, все-таки сказать им? — спросил Добродеев. — Как-то не по-людски, их грабят, а мы молчим.

Монах задумчиво покивал.

— Давай, Леша, посмотрим, что сегодня. Если этот тип снова придет, поднимем тревогу.

— А если не придет?

— Ты имеешь в виду, если он нашел то, за чем приходил, и больше не придет? Тогда толку дергаться! Мне, знаешь, тоже как-то не в радость признаваться, что сижу тут с трубой, типа подглядываю. Хочешь, оставайся. Проверим вместе. Голову даю на отсечение, он ничего вчера не нашел.

— Ты уверен, что хозяев не будет дома?

— Уверен. Она приходит около девяти, он позже. Похоже, их тошнит от супружеской жизни. Он падает на диван, она пьет чай в кухне, потом уходит в спальню. Из чего я заключаю, что она возвращается с работы, причем голодная, а он из заведения, где перекусил и принял. Спят они, похоже, раздельно. Знаешь, Лео, народ даже не подозревает, что весь как на виду, и любой — любой! — желающий без усилий пролезет внутрь его жизни. Причем совершенно не бросаясь в глаза.

Добродеев задумался, уставившись в пространство…

…Они сидели в темной комнате в ожидании грабителя. Монах рассматривал окна дома напротив, и Добродеев поминутно спрашивал:

— Ну что? Пришел?

— Нет пока, — отвечал Монах. — Рано. Она опять раздевается!

— Дай посмотреть!

Монах отодвинулся, и Добродеев приник к окуляру.

— Хороша! Необязательно стриптизерша, может, танцовщица. Смотри, какая пластика! Сумасшедшая!

Монах заглянул в трубу. Потом Добродеев. Потом снова Монах. Они напоминали школьников, рассматривающих порножурнал.

— Леша, он здесь! — вдруг страшным голосом произнес Монах. — Видишь фонарик?

— Вижу! Что будем делать?

— Наблюдать. Засеки время!

По-видимому, на свете нет ничего, что не могло бы случиться.

Гипотеза Марка Твена

Они наблюдали за передвижениями неизвестного в квартире дома напротив. Луч фонарика указывал, что он находится в спальне, где копается в тумбочке. Фонарик грабитель, видимо, держал во рту.

— Ты прав, еще не нашел, — прошептал Добродеев. — Ищет. А откуда он знает, что никто не придет?

— А как бы ты узнал на его месте? Представь себе, что тебе нужно…

— Понял! — перебил возбужденный журналист. — Последил бы за ними несколько дней. Ты говорил, они все время возвращаются примерно к десяти.

— Верно. Но есть еще одна возможность…

— Какая?

— А подумать?

— Ну, не знаю… Смотри! Свет! Она вернулась! — вдруг ахнул Добродеев. — Раньше времени! Я говорил, надо предупредить!

Они наблюдали, как в квартире зажегся свет и женщина вошла в гостиную. Села на диван, задумалась. Поднесла к глазам руку с часами.

— Звони ей! — почти закричал Добродеев.

— Откуда у меня номер? Звони майору!

Они увидели, что женщина вдруг повернула голову и застыла. Казалось, она прислушивается. Потом поднялась и вышла в коридор. Она стояла там, и они словно чувствовали ее растерянность. Добродеев, прижав телефон к уху, приговаривал: да возьми же, черт подери! Возьми!