Преступный мир и его защитники

Брат покойного провизора, Генрих Краевский, прямо с абцуга обрушился с целой обвинительной речью на обоих подсудимых. Он, по его же собственному признанию, решительно ничего не видел и не знает, но желает мстить за смерть своего брата и быть грозным обвинителем. Тем не менее тут же, на суде, выясняется, что после трагической смерти брата свидетель ничем не помог осиротевшим детям и не присутствовал даже на похоронах. Мало того, им же оспаривается право на наследство после другого умершего брата, доктора Владислава, у его незаконнорожденной дочери.

Еще более ожесточен на подсудимых второй брат провизора, Сигизмунд. О своих братьях он говорил по номерам: брат № 1, брат № 2.

— Мои показания, записанные у судебного следователя, были даны мною по чистой совести, но, может быть, и не без некоторой доли увлечения, — с пафосом объявил он, становясь в позу грозного судии.

Защита иронически улыбается.

Свидетель не может хладнокровно говорить о подсудимых и мечет на них громы и молнии. О, он, безусловно, обвиняет их в смерти своего незабвенного брата!

— Мое убеждение твердое, — говорит он.

— Вы потрудитесь отвечать только на вопросы и говорить о фактах, а не о своих убеждениях, — прервал его разглагольствования председательствующий.

— Когда вы были у своего сгоревшего брата?

— За год до его сожжения, — ответил свидетель, особенно подчеркивая последнее слово.

Квартирную обстановку провизора, заполнявшую десять комнат, он оценил всего в тысячу или максимум полторы тысячи рублей.

— Подсудимая, жена моего несчастного брата, была…

Сигизмунд Краевский не договорил и сделал многозначительный театральный жест в сторону Ведерникова.

Публика в самом веселом настроении духа, и судебным приставам стоит много труда успокоить ее.

— Квартира моего брата была вертеп, — продолжал далее свидетель. — Это были почти погибшие люди, обокраденные и обкрадываемые! — неистово кричит он.

Товарищу прокурора приходится недоумевать.

— Кто? Что? — спрашивает он. — Я все-таки не понимаю, кем обкрадываемые и что обкрадывали?

Свидетель. Да вы что, собственно, хотите знать?

Товарищ прокурора. Я хочу знать, кто были обокраденные.

— А, вы фамилии желаете узнать?

И Сигизмунд Краевский сделал неопределенный мелодраматический жест.

Товарищ прокурора отказывается допрашивать его.

— А где ваша жена? — полюбопытствовала защита у свидетеля.

— Моя жена? Моя жена увлеклась одним товарищем прокурора и… ушла! — резко отвечал он.

— Брата сожгли, иначе я не могу выразиться, — кричит он. — За него ответят перед судом Божиим. Он на вас смотрит.

— Вы, кажется, сами же говорили, что у судебного следователя немного увлекались, — политично заметила защита.

Дальше обнаруживается, что и этот свидетель является претендентом на наследство покойного доктора Владислава Краевского. У последнего была девочка, и, указывая на нее брату Сигизмунду, он выдавал ее за свою незаконнорожденную дочь. Это, однако, не помешало Сигизмунду Краевскому оспаривать у осиротевшей девочки имущество ее отца. Оставшиеся в живых братья Краевского считали почему-то неудобным помогать и детям, осиротевшим после смерти провизора, находя неприличным вмешиваться в такие дела.

Впрочем, Сигизмунд Краевский даже сомневается: действительно ли осиротевшие дети провизора — его родные дети. Провизор Краевский был маленького роста, а сын — почему-то большого, да и девочка ничего похожего не представляет.

После пожара дачи свидетель действовал заодно с интересами страхового общества, не желающего платить премии, — «подавал руку помощи утопающему страховому обществу», как выразился сам свидетель.

— А не писали ли вы донос прокурору, что в истории с пожаром дачи вашего брата заметно убийство? — осведомляется защита.

— Это я не делал и вам не советую делать!..

С покойным доктором Краевским свидетель однажды «немного» поссорился.

— И долго тянулась эта ссора? — спрашивает присяжный поверенный Марголин.

— Лет пять, не больше… Из-за пустяков разошлись.

— А можно узнать, что это за пустяки?

Оказывается, что свидетель продал какую-то дорогую вещь и получил за нее деньги, между тем как покойный доктор считал эту ведь своей собственностью.

— Что же касается наследства, о котором все говорят, то я считаю получение наследства вообще нарушением порядочности и государственного строя. Это указывают мой ум и сердце, — философствовал Сигизмунд Краевский.

От «наплыва зловредных существ» на свидетеля была одно время подана жалоба прокурору.

— Может быть, и теперь есть жалоба? — не унимается защита.

— Н-не знаю, — с достоинством отвечает свидетель.

В заключение он просит суд отпустить его домой.

— Я очень утомился и могу оказаться бесполезным для отечества, — витиевато мотивировал он свое ходатайство.

Суд, однако, счел пока преждевременным удовлетворить эту просьбу.

Любопытство публики дошло до апогея, когда председательствовавший отдал распоряжение ввести в зал крестьянина Алексея Полоза.