Преступный режим. «Либеральная тирания» Ельцина

Кремлевские деятели попытались свои жалкие ин­терпретации референдума «перевести» на колею некогда конституционного процесса, созвав странное «конститу­ционное совещание» — о чем радикалы говорили сравни­тельно давно. Правда, речь тогда шла об Учредительном собрании. Но Учредительное собрание 1917 года — это был очень серьезный, избранный всем российским народом, ре­альный демократический и представительный орган; это, по сути, нечто типа действующего Съезда народных депутатов. А ельцинисты как раз хотели совершенно обратного — ника­кого выборного органа, и исключительно назначенного ими самими. Отсюда и состав этого «ихнего» «совещания» — из числа администраторов областей, краев и высшего прави­тельственного чиновничества; все «это» разбавили некото­рым количеством депутатов и ученых — готовыми служить чему угодно и кому угодно. И заявили на весь мир о некоем, чуть не «эпохальном событии», с которого следует считать «истоки» появления новой «российской конституции».

Это была чистейшей воды «бюрократическая погремуш­ка», которая не имела ровным счетом никакого отношения к обществу. Ельцинисты, хорошо понимая, что, оставаясь в рамках Закона, они не смогут «протащить» новую Консти­туцию, «скроенную под Ельцина» наделяющего его дикта­торскими полномочиями. Отсюда эта идейка относительно «конституционного совещания», фактически, инструмент «явочного переворота» в государстве.

Отметим помимо всего прочего, по созыву «совещания» действия были глубоко аморальны — еще вчера Ельцин хвалил проект Конституции, разработанный Конституци­онной комиссией и рекомендовал его «принять за основу» на Съезде депутатов, сегодня он же, Ельцин, публично за­являет о «непригодности этого же проекта, называя его «пропарламенским». Эта моральная нечистоплотность, дву­личие и даже откровенная подлость делали этого человека очень опасным для общества... Но почему-то всего этого «не замечали» все эти «демократы» — это было просто удиви­тельно.

Телевидение показало, как в день «открытия» заседа­ния этого «конституционного совещания», Ельцин и Чер­номырдин лишили слова Председателя Верховного Совета России. Надо было видеть эту картину целиком — я ни с чем похожим в жизни не сталкивался; читал лишь, что в сталинские времена многие люди из-за боязни репрессий делали что-то не очень хорошее. А здесь, в Кремле, когда мы все объявили себя чуть ли не идеальными демократами, второму лицу государства, главе парламента, не дают слова! И когда я буквально выбил это слово от президента — ка­кова реакция членов «конституционного совещания»? Все это невозможно описать — здесь нужен гений Шекспира, чтобы точно передать и трагизм, и комизм одновременно всей этой панорамной «картинки». Представьте себе мощ­но ревущих, с разинутыми пастями, горилл; при этом они, точно гориллы, бьют своими ногами (лапами) изо всех сил об пол, хлопают руками (передними конечностями) об стол, их безобразные, вонючие пасти разинуты до предела. Глаза выпучены — в них нет ничего от человека, только от живот­ного... Idolo-specus Фрэнсиса Бэкона... Но мне не страшно. Я — их, скотов, презираю... Ельцин — растерян, Черномыр­дин — что-то бормочет, извиняется... А я, стоя на трибуне, как завороженный, смотрю в зал, где «заседает» огромная стая человеко-обезьян... Группа ельцинских охранников валит на пол народного депутата судью Слабодкина, затем «несут» его на вытянутых вверх руках, к выходу Другой верзила-охранник бьет «под дых» Генерального прокурора Степанкова, «усаживая» его на место. (Он вскочил, протес­туя против насилия над Слабодкиным.). Третий изготовился применить «прием» на мне, когда я проходил к трибуне — отказался, увидев, как я напрягся.