Пресвитерианцы. Вторая армия

В отличие от суши, на море всё происходит очень медленно. Вот и место предстоящей схватки открывалось постепенно. Флот Южной армии выходил из-за поворота пролива, и ему неспешно открывалась панорама переправы войск сёгуна. Корабли двигались повсеместно, с большими интервалами и… как попало. Парусов практически не было, везде полагались на весла. Причем, Белый Куй быстро подметил, что ниппонцы плывут не к ближайшему берегу Тиндэя, а сдвигаются сильно к востоку, что заметно удлиняет их путь. Моряки быстро насчитали почти полсотни крупных кораблей. Штук пять-шесть и впрямь пугали своими размерами. Флагманский мэнсон был чуть ли не в два раза меньше них. Борта у гигантов очень высокие, даже не видно: есть ли люди на палубе.

— Вон тот и тот, — тыкал Белый Куй. — Обратно идут. И пустые. Смотри, как на волне подлетают!

«Значит, кто-то уже успел высадиться» — понял Наполеон.

И его это устраивало. Он не хотел полностью предотвратить высадку. Ведь в этом случае всё войско у сегуна сохранится. Идеально — разделить его людей. Одна небольшая часть попадет на Тиндэй (ими смогут заняться войска четырех сюго после того, как добьют Оучи), другая — окажется на воде в момент битвы. Ну, и сегуну пусть кто-то останется. Столько, чтобы уже не мечтать о новой высадке.

— Выдвигаемся сейчас, — решил он. — Куй, понимай флаги на перестроение. Вариант второй.

Еще в дни ожидания в заливе Докай со всеми капитанами обговорили порядок движения кораблей. Наполеон выдал каждому нарисованные схемы и проверил, как они всё запомнили — слава богу, времени на это хватило в избытке. Реальность всегда вносит свои коррективы: корабли путались, перекрывали дорогу друг другу, но все-таки — когда вся Ударная эскадра оказалась на виду у врага — она более-менее приняла боевое построение. На некоторых судах сёгуна их заметили, стало слышно тревожное гудение труб, равномерная переправа нарушилась, корабли принялись сбиваться в общую кучу.

Разумеется, после первых минут волнения, ниппонцы успокоились. Они увидели перед собой два десятка среднеразмерных судов, выстроившихся в неровную линию, на которых войск особо и не видно. За первой линией мельтешило что-то еще, но такое мелкое, что не стоит и внимания. Осмелевшие люди сёгуна начали плавно выдвигаться вперед (лишь несколько пустых кораблей спешили к берегу Хонсю, чтобы поскорее набрать побольше самураев и присоединиться к уничтожению нежданных врагов).

Этого и хотел Наполеон. Давид, выходя против Голиафа, надеется на то, что тот в своем презрении к мелкому противнику расслабится. Не надо собирать весь флот. Не надо думать над планом атаки. Просто идем вперед и крушим зарвавшихся «давидов».

«Они уже знают о пушках, — рассуждал генерал. — Но наверняка не понимают, что их можно использовать на море. Вряд ли, пираты с Цусимы рассказали им об этом, да и там пушек было крайне мало. А теперь…».

А теперь на врагов нацелились 32 пушки! По две на носу каждого корабля Ударной эскадры, кроме «черепах». Канониры уже попробовали стрелять в условиях качки — и не должны подвести. Да и море в проливе спокойное.

Ниппонцы уверенно шли на сближение, расходясь вширь. Тоже где-то 20–25 кораблей, только с неизмеримо большим числом войск — не меньше пяти тысяч. А для них это главное. В этих водах воевать умеют только абордажем.

— Но не сегодня, — усмехнулся Наполеон. — Сбавить ход!

Убедившись, что все корабли первой линии выровнялись, их палубы почти перестало качать, генерал коротко приказал «пли!» — и первый залп ударил по кораблям врага, до которых было еще метров двести. Канониры спешно перезарядили суда, и второй залп вышел почти в упор. Ядра вырывали куски досок в районе ватерлинии, крушили какие-то переборки внутри. В рядах сегуна началась сумятица, уже многие корабли получили пробоины, кто-то даже начал медленно тонуть. Крики, паника! Трубы надсадно звали на помощь остальной флот сёгуна!

Никто и не обратил внимания, как под завесой пушечного дыма в проходы между чосонскими кораблями первой линии ринулись мелкие юркие лодочки. Совсем небольшие, каждую уверенно двигали вперед шесть-восемь гребцов — это были Головорезы, по случаю морской битвы, снявшие с себя все доспехи и прикрывавшиеся закрепленными дощатыми щитами.

А еще эти лодки были наполнены горшками с порохом, смолой, маслом и всяким горючим хламом.

Брандеры.

Каждое суденышко, как голодный комар, жадно тянулось к тушам неповоротливых кораблей. Когда удавалось дотянуться, Головорез, стоявший на носу, быстро вколачивал в борт сегуновского судна острый крюк на веревке. Инерция движения резко разворачивала брандер, он тесно прижимал к жертве боком — и тут Головорез на корме вколачивал в борт второй крюк. После этого все гребцы прыгали в воду, а самый последний поджигал фитиль.

Более полуроты Головорезов отправились на эту рискованную атаку. Не всем удалось добраться до неповоротливых туш, и далеко не все смогли уплыть — самураи стреляют метко. Но вскоре, один за другим, над водой вспыхнули двенадцать взрывов. После чего одиннадцать ниппонских кораблей заполыхали.