Претендент на царство

Между прочим, я с тихой надеждой думаю о Ларе и о Николае. Для меня они остаются незабываемыми: душевно близкими и, в общем-то, нравственно чистыми. В своих одиноких раздумьях я лишь об одном беспокоюсь: как бы не открылась горькая правда о гибели Ольги, как бы побыстрее зарубцевалась болезненная рана. Жизнь ведь продолжается…

Ну вот, а теперь опять об Ордыбьеве: олигарх продолжает благоволить к Базлыкову. Думаю, не только по национальному признаку. Он ценит в нём энергию, организованность, и, конечно, верность данному слову. Но Базлыков всё же сломленный им человек: настоящие сила и мужество Николая Рустемовича остались в армии, там, где он умел вести за собой. А на гражданке он не выдержал испытаний… Конечно, он всё ещё пытается сохранять достоинство, держаться независимо, но ведь это очень непросто. Особенно с властным Ордыбьевым… Возможно, Лара сумеет стать ему опорой…

А пока олигарх остаётся подчёркнуто внимателен к штырю-антиквару, и даже заботлив — в системе координат собственной выгоды: помог ему победить на выборах в городскую думу, продвинул в заместители главы Городецкой администрации. Понятно, на этом месте Базлыков намного полезнее Ордыбьеву, чем в «бункере» автозаправки. Но поэт Счастливов не желает этого признавать. В разговоре со мной он недовольничал в адрес Базлыкова, которого недолюбливает, подобно Силкину, причём, как и тот, беспричинно. Славик восклицал:

«Представляешь, к этому сапогу нынче не подступишься! Зазнался Штырь! Неведомо что из себя корчит. Ему бы руки целовать, в ноги кланяться Мухаммеду Арсановичу, а он перед ним умничает, достоинство выпячивает! Будто и в самом деле независимая фигура! Сапог! Сапог в смятку…»

Недовольничал Счастливов и Ларой; говорил о ней с обидчивым раздражением, недоброжелательно:

«Надо же, вознеслась! Тоже себя в первые леди определила! С проектами носится! По преобразованию культурно-массовой работы, ха-ха… А впрочем, она этому зазнавшемуся сапогу пара. Да! да! пара она ему, пара! Ты хоть знаешь, что они поженились? Нонече-то пузатая ходит! Слава аллаху, что у меня с ней ничего не получилось! А то, представляешь, какой грандиозный скандал она мне устроила бы?!»

Кстати, и сам Вячеслав скоропостижно женился. И на ком же вы думаете? Не поверите, потому что тоже вполне естественно для эпатажного поэта: на младшей дочери Силкина Елене, вернувшейся наконец-то из Кембриджа и, конечно, в облике истинной английской леди. Славик тут же протрубил, что обрёл своё «законное и единственное счастье». Ну, дай-то Бог Счастливову быть счастливым!

У Вячеслава нынче грандиозные планы. Впрочем, он никогда не страдал отсутствием оных. Он решил ринуться в политику, как и Базлыков. Уже готовится к избирательной кампании, но не в городскую, а в областную думу.

«А там, глядишь, — не преминул похвастаться неуёмный Славик, — и в ферзи прорвусь. Понимаешь, есть мнение попробовать попасть в Госдуму. Знаешь ли, мне ведь давно уже большая политика не чужда. Согласись, а? А мой патриотический имидж ныне тому порукой. Тебе признаюсь: я ведь сам чувствую, что созрел войти во власть. Разве я хуже других? Скажи: что ты думаешь об этом?!»

Я ответил ему обтекаемо, потому что попросту был удивлён такому повороту в его амбициозных устремлениях. А самому же с тоской подумалось: нет, конечно, не хуже он других, но и не лучше. Он — такой же, как все нынешние: безидейный себялюбец, озабоченный только личным успехом. А на страну, на Россию, на народ русский нынешнему Вячеславу наплевать…

Часто думаю и об Ордыбьеве, который властной рукой теперь плетёт политическую паутину, протягивая нити к Рязани, Москве и дальше — в Европу… Неужели дотянется до скалистых берегов Атлантики, куда когда-то устремлялся Батый?.. Что ж, олигархи безмерно честолюбивы, и Ордыбьев не отступит от своей мечты о халифате, от своих Великих Целей.

IV

Ну а что я?.. в самом деле, я-то что?

Всё пребываю с неуспокоенной душой, в волнительных поисках, которые мне кажутся судьбоносными. До сих пор заботят дела, неподвластные ни моим силам, ни моим возможностям. И всё никак не могу угомониться, смирить гордыню; и никак не найду иных забот, чтобы пришло спасительное успокоение, чтобы новый свет наполнил душу.

Недавнее лето провёл вблизи Сергиева Посада, который ныне считают «православной столицей». Часто бывал в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре. Сюда стекаются тысячи богомольцев: паломников и просто страждущих людей — за утешением, просветлением, исцелением водой святого источника.

Однажды долго стоял у Накладезной часовни. Там, под шатровой сенью над крестом, куда поступает святая вода, как всегда кучились люди. Я испытывал удивительную неразделённость с этой толчеёй, с этими разноликими, разномастными прихожанами разных возрастов: от едва научившихся ходить до едва передвигающихся. Все стремились получить облегчение в своих скорбях или болезнях, и многие зачерпывали воду прямо из кладезного бассейна ковшиком ладони, тут же выпивали, убеждённые, несомневающиеся в её целебности.