Претендент

Дик старался не моргать уцелевшим глазом, он уже ничего не видел, всё залил яркий ослепительный свет. По щекам покатились слезы, но это была не жалость к себе, а обычная реакция организма на внешние раздражители.

Он не мог дать себе ответ, зачем терзал единственный глаз. Может, потому, что не хотел перед смертью видеть царящее вокруг буйство жизни, а может, по какой-то другой причине. Во всяком случае, так поступить со слухом он не мог и прекрасно слышал шорох травы под набегами ветра, тихий шелест листвы, жужжание насекомых и пение птиц. Природа будто говорила ему: жизнь вечна её нельзя оборвать градом обжигающих пуль.

Палач тянул с казнью. Дик устал ждать развязки, не опуская головы закричал:

— Сего тянесь, сволось? Стлеляй!

Резко затявкал автомат, пули вонзились Головастику в спину, толкнули вперёд. Мёртвое тело кулем свалилось в яму, замерло в странной позе.

Громкий треск очереди нарушил сонное спокойствие рощи. Крупные серые птицы с тёмными головами хрипло закричали, резко захлопали чёрными крыльями, срываясь с насиженных мест.

— Проверь, как он там. Может, его добить нужно, — сказал Штольц, пряча за спиной пистолет.

— Чего? — обернулся мятежник.

— Я говорю, пойди, проверь. Ты ведь не хочешь закопать его живьём?

— Не хочу!..

— Чего не хочешь: проверять или хоронить? — уточнил Зигмунд.

— Живьём похоронить не хочу, — сказал охранник, глупо хлопая ресницами.

— Так пойди и проверь!

— У меня в автомате патроны кончились.

— Пистолет достань, оболтус.

Макклин подошёл к краю могилы, осторожно заглянул и почувствовал, как в затылок уткнулась холодная сталь.

— Алаказам, придурок! — сказал Зигмунд и спустил курок.

Вышибленные мозги брызнули на стенку глубокой ямы. Тело палача свалилось вниз и накрыло собой жертву.

Эхо одиночного выстрела опять спугнуло недавно успокоившихся птиц. Небо наполнилось громким граем и шумными хлопками крыльев.

Штольц дунул в дымящийся ствол, крутанул пистолет на пальце, оружие сделало кульбит и в следующую секунду замерло в кобуре. Зигмунд плюнул на ладони, выдернул из холма свежей земли лопату. Тяжёлые комья полетели в могилу. Они с глухим стуком падали на тела, разбивались на комки поменьше и с шорохом скатывались на дно.

Птицы устали летать кругами над братской могилой и обмениваться хриплыми криками. Ко времени, когда большая часть пернатых расселась на ветвях соседнего дерева, трупы почти полностью исчезли из виду. Долго белела загнутая кисть Макклина, но и она скоро исчезла.

Изредка переговариваясь, птицы то одним, то другим глазом косились на трудившегося внизу человека. Холм вынутой земли быстро уменьшался в размерах.

Через несколько минут Штольц бросил лопату, вытер лоб рукавом. Пропитавшаяся потом форма липла к телу, хотелось пить.

«Надо было взять бутылку, — подумал он, подставляя лицо налетевшему ветерку. — Раз нет воды, так хоть покурю».

Дрожащими руками Штольц нащупал в кармане пачку папирос, вытянул одну из них, прикурил и жадно затянулся. Надрывный кашель снова поднял в небо стаю здоровых птиц. С недовольными криками те потянулись на восток, искать более спокойное место.

Штольц кашлял долго, с надрывом, подрагивая всем телом. Поборов приступ кашля он с отвращением взглянул на дымившуюся в пальцах дешёвку, далеко зашвырнул окурок.

Всё ещё покашливая, вернулся к грузовику. Лопата с грохотом ударилась в дно кузова, скрипнула, открываясь, дверь. Зигмунд забрался в кабину, поёрзал на сиденье, сунул руку к замку зажигания. Пусто. Поднял ноги, вдруг ключи упали на пол, но на коврике их не было. Опустил светозащитный козырёк. И там нет. В сердцах ударил по рулю.

— Этот дебил положил их в карман. Мне — что его откапывать? Ну уж нет, хватит, накопался!

Зигмунд не раз видел в кино, как заводили угнанные машины без ключа и решил сам попробовать. На экране всё просто выходило, вот и у него получится.

Он выдернул из-под рулевой колонки пучок разноцветных проводов и принялся экспериментировать. Многочисленные попытки ни к чему не привели, грузовичок упорно не хотел заводиться. Изрядно намучавшись, Штольц плюнул на всё и пешком отправился в лагерь.

48

От пешей прогулки начальник штаба сильно проголодался, в животе урчало и попискивало, а желудок периодически терзали голодные судороги. В лагере Зигмунд первым делом навестил полевую кухню, сел за длинный стол под навесом и стал ждать, когда ему принесут еду.

Время обеда уже прошло, повар в грязном халате и колпаке как раз готовился мыть огромную бочку на колёсах, чтобы через три часа приготовить ужин. Вооружившись черпаком на длинной ручке, он соскрёб со стенок остатки каши, бухнул вязкий ком в жестяную миску, бросил сбоку три корки хлеба, воткнул ложку в оплывающую гору и с грохотом водрузил на стол.

Зигмунд накинулся на холодное варево. Ложка так и летала от тарелки ко рту, стучала по зубам, скребла по дну. Он еле удержался от желания вылизать миску, вместо этого аккуратно собрал кусочком хлеба подсыхающие разводы, запил кашу холодным чаем и отправился к дому командира.