Претендентка на русский престол

Очень трудно было произнести эти слова с достоинством, сидя в принужденной позе на низкой тюремной кровати, но чего узница ожидала в ответ меньше всего, так это сочувственной улыбки на губах ее коронованной посетительницы.

– Бедное дитя, зачем вы упорствуете в сем заблуждении? Ну сами рассудите, какой в этом прок? Чего вы добиваетесь? Неужто возможно, чтобы коронованный государь принял всерьез никому не ведомую наследницу своего собственного престола? Зачем повторяться, коли могли вчера сами убедиться в несерьезности его отношения к притязаниям какой-то незаконнорожденной особы, которую даже ее матушка не пожелала признать?

– Она не успела, – попыталась возразить узница, однако императрица сурово воздела палец:

– Государыня знала, что умирает, я была при ее кончине, и об Августе-Елизавете она ни слова не молвила.

– Матушка ничего не знала о моей судьбе! Возможно, считала умершею. Гонец мой был перехвачен, так что…

И вновь узницу остановила ироническая улыбка.

– Вы про герра Дитцеля? Ну что ж! Коли он ваш гонец, вы, верно, хотите с ним встретиться?

Узница перевела дыхание так быстро, что заминка осталась никем не замеченной:

– Где же он? Как чувствует себя?

– Герр Дитцель скончался от потрясения, вызванного смертью императрицы Елизаветы Петровны, – сухо ответила Екатерина.

Узница прикрыла глаза. Она видела фелугу, гонимую стремительным ветром, долговязого седовласого человека, который ловил улетевшую от него книгу… Она и сама не знала, горе или облегчение овладело ее душою при этом внезапном известии.

– Думаю, – продолжала Екатерина, – в смерти господина Дитцеля равно повинны и та, которая вынудила его отправиться в столь долгое и мучительное путешествие среди зимы, невзирая на его преклонные годы, на слабость здоровья, и тот, кто перехватил его почти у цели и заточил в каземат, не позволив исполнить миссию, кою он почитал важнейшею в своей жизни. Я не берусь судить императора: действия его диктовались государственной необходимостью; скажу лишь, что, по-моему, все можно было сделать иначе… Однако в ту пору он всецело находился под влиянием весьма талантливого «дирижера» Петра Шувалова. Это человек умный, олицетворенная находчивость, также плут и мошенник, интриган из интриганов.

Узница внимала как зачарованная, хотя это имя ей ничего не говорило. Да она и не слышала почти. Все это была одна видимость внимания, на самом же деле в голове билась единственная мысль: «Что теперь делать?!»

– Шувалов слишком многое поставил на воцарение Великого князя Петра, чтобы трон без борьбы уступить бог весть кому. Вот и… А в Италии у него были свои осведомители, обладающие большой властью и возможностями. Они и донесли, что княгиня Дараган внезапно отправилась в Россию. Да и герр Дитцель, умирая, верил, что воспитанница его все ж воротится, а потому на смертном одре снял с себя некую вещицу и просил священника передать ее княгине Дараган. Не желаете ли взглянуть?

Императрица протянула раскрытую ладонь, на которой лежал маленький золотой медальон с цепочкою – прелестное изделие знаменитых флорентийских ювелиров.

Узница глядела на него в нерешительности, потом все же взяла. От нее не ускользнула неопределенность обращения к ней императрицы.

Она взяла изящную вещицу и нажала на створку. Та раскрылась, представив ей прелестную миниатюру молодой женщины с прекрасными голубыми очами, белоснежной кожею и выразительными устами. Чуть рыжеватые волосы были увенчаны диадемою. Узница смотрела на портрет с восхищением, готовая признать, что никогда еще не встречала столь пленительных черт и столь искусной работы художника; однако в пламенном взоре красавицы ей почудился скрытый упрек, потому она поспешила воротить медальон. Торопясь закрыть его, она сделала неверное движение, что-то щелкнуло, и оборотная сторона, которую узница полагала сплошною, тоже открылась.

Она увидела другую миниатюру, изображавшую девушку, схожую с первым портретом как две капли воды; тем сходством, какое может быть только между матерью и дочерью, разве что волосы и глаза у нее были черными да на голове не было короны.

Эти черные глаза, которые она помнила то гордыми, то нежными, то печальными! Эти глаза, которые она сама закрыла тогда, под первым октябрьским снежком, теперь, чудилось, глядели на нее с оскорбительной жалостью…

Узница захлопнула медальон, вскинула потрясенный взор на императрицу и увидела, что та подает нечто, принятое ею сперва за еще один портрет в узкой серебряной рамке.

Взглянула на мрачное, худое лицо с морщинками возле упрямо сжатых губ. Тени вокруг настороженно глядящих серых глаз, серебряные нити в русых волосах… Чье это лицо, чужое, незнакомое?

Понадобилось какое-то время, прежде чем узница поняла, что смотрит в зеркало.

* * *

– Но все-таки скажите, где истинная Августа-Елизавета? – наконец спросила императрица.

Узница долго молчала. Этот вопрос был для нее самым страшным, потому что страшен был ответ.