Претерпевшие до конца. Судьбы царских слуг, оставшихся верными долгу и присяге

Фонтанка, 46

Сим контора ИХ ВЫСОЧЕСТВ удостоверяет, что Г-жа Тутельберг (так!) 1 Мая 1891 года была принята на Должность камер-юнгферы при Великой Княгине ЕКАТЕРИНЕ МИХАЙЛОВНЕ, при Которой и служила до кончины Ея ИМПЕРАТОРСКОГО ВЫСОЧЕСТВА, Скончавшейся 30 апреля 1894 года, и по ликвидации двора перешла на службу к бывшей ИМПЕРАТРИЦЕ АЛЕКСАНДРЕ ФЁДОРОВНЕ.

Управляющий делами ИХ ВЫСОЧЕСТВ Принцессы Елены Георгиевны Саксен-Альтенбургской, герцога Михаила Георгиевича Мекленбург-Стрелицкого и наследников герцога Георгия Георгиевича Мекленбург-Стрелицкого

(Подпись) [595]

В нижней части документа имеется оттиск круглой мастичной печати с надписью по центру: «Контора ИХЪ ВЫСОЧЕСТВЪ» и двойной надписью по кругу: «Принцессы Елены Георгиевны Саксен-Альтенбургской, герцога Михаила Георгиевича Мекленбург-Стрелицкого и наследников герцога Георгия Георгиевича Мекленбург-Стрелицкого»

М. Г. Туттельберг в материалах Следственного Производства 1918–1920 г.г

ПРОТОКОЛ

1919 года, Июля 23–27 дня, Судебный Следователь по особо важным делам при Омском Окружном Суде Н. А. Соколов в г. Ишиме в порядке 443 Ст. Уст. [ановления] Угол. [овного] Суд. [опроизводства] допрашивал нижепоименованную в качестве свидетельницы, и она показала:

Мария Густавовна Туттельберг, 56 лет, мещанка из г. Ревеля, проживаю временно в г. Ишиме, лютеранского вероисповедания, грамотная, в деле чужая, не судилась.

Я состояла в должности камер-юнгферы при Её Величестве ГОСУДАРЫНЕ ИМПЕРАТРИЦЕ Александре Фёдоровне. На эту должность я была назначена в год выхода замуж Её Величества за ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА Николая Александровича по рекомендации камер-фрау при ГОСУДАРЫНЕ ИМПЕРАТРИЦЕ Марии Фёдоровне фон-Флотовой. Из женского персонала я самая старая слуга при Её Величестве.

(…)

В Тобольск мы выехали 1 августа и прибыли туда 6 августа по старому стилю. До 13 августа мы жили на пароходе, так как дом для нас был не готов. 13 числа Царская семья перешла с парохода в Губернаторский дом. Из лиц, находившихся при Царской Семье, с ней жил в этом доме только один Жильяр. Все остальные жили рядом в доме Корнилова. В Тобольске жили хорошо, пока управлял Кобылинский и не утесняли нас большевики. Был, правда, назначен, спустя некоторое время после нашего прибытия в Тобольск, комиссар Панкратов и его помощник Никольский. Панкратов первое время держал себя, как «хозяин». Но, когда он узнал на самом деле ГОСУДАРЯ и всю Его Семью, он стал хорошо к ним относиться, и заботился, как мог, о них. Про Никольского я ничего не могу сказать. Я его не знала и ничего о нём не слышала. Обидел ли он однажды Алексея Николаевича и чем, я не знаю. До вмешательства большевиков в нашу жизнь мы жили хорошо. Стол был хороший, и всего было достаточно.

Когда же большевики распорядились, чтобы Царская Семья жила на свои средства, тут стало хуже. Стол стал совсем другой, было уволено много прислуги. Солдаты стали вести себя нехорошо. Однажды я сама видела, как они сидели, развалившись, когда мимо них проходил ГОСУДАРЬ, и не приветствовали его. Однажды они написали какие-то нехорошие слова на качелях, где качались княжны. Однажды они перерыли ледяную гору, на которой катались дети. Это было им очень грустно, потому что строили они эту гору сами и никаких иных развлечений у них не было. Потом солдаты перестали пускать Царскую Семью в церковь, и богослужение совершалось на дому. Они иногда не пускали даже певчих, и Великим постом пели хором за богослужениями ГОСУДАРЫНЯ и Княжны под управлением дьячка. Потом солдаты выселили всех из Корниловского лома в Губернаторский и перевели всех выселенных туда на положение арестованных.

Время дня проходило у детей в занятиях. ГОСУДАРЬ или читал, или занимался физическим трудом во дворе. Иногда он шёл в караульное помещение солдат с Алексеем Николаевичем и был там с солдатами.

В апреле месяце приехал комиссар из Москвы Яковлев. С ним были ещё какие-то два лица, но я их не помню. Я не знаю, как Яковлев обращался с ГОСУДАРЕМ и ГОСУДАРЫНЕЙ» и что с ними говорил. ГОСУДАРЫНЯ же тогда была очень огорчена предстоящим отъездом из Тобольска. Я прямо должна сказать, что это был для Её Величества самый тяжёлый момент. Этот момент был для Неё гораздо тяжелее, чем революция. Она страшно убивалась. Я попыталась Её утешить. Она сказала мне: «Не увеличивайте, Тутельс, моего горя. Это самый для меня тяжёлый момент. Вы знаете, что такое для меня сын. А мне приходится выбирать между сыном и мужем. Но я решилась и надо быть твёрдой. Я должна оставить мальчика и разделить жизнь или смерть мужа».