Претерпевшие до конца. Судьбы царских слуг, оставшихся верными долгу и присяге

«(…) Боткин, значит… Вот я повторяю, что он всегда за них ходатайствовал. Просил за них что-нибудь там сделать: священника позвать, понимаете, вот…, на прогулку вывести или, там, часики подчинить, или ещё что-нибудь, там, какие-нибудь мелочи.

Ну, вот, однажды я, значит, проверил письмо Боткина. Писал его, адресовал он его сыну (младшему брату А. С. Боткину. – Ю. Ж.) на Кавказ.

Значит, он пишет, примерно, так:

“Вот, дорогой мой (забыл, там, как его звали: Серж или не Серж, неважно, как), вот я нахожусь там-то. Причём, я должен тебе сообщить, что когда царь-государь был в славе, я был с ним. И теперь, когда он в несчастье, я тоже считаю своим долгом находиться при нём. Живём мы так и так (он «так» – это завуалировано пишет). Причём, я на подробностях не останавливаюсь потому, что не хочу утруждать…, не хочу утруждать людей, на обязанностях которых лежит чтение [и] проверка наших писем”.

Ну, вот это было единственное письмо при моём… Больше он не писал. Письмо [это], конечно, никуда не отправлялось». [154]

И свой последний час Е. С. Боткин встретил вместе с Царской Семьёй.

17 июля 1918 года, приблизительно в 1 час. 30 мин. полуночи, Евгений Сергеевич был разбужен Комендантом Я. М. Юровским, который сообщил ему, что ввиду предполагаемого нападения на дом отряда анархистов все арестованные должны спуститься в подвал, откуда их, возможно, перевезут в более безопасное место.

После того, как доктор Е. С. Боткин разбудил всех остальных, все узники собрались в столовой, откуда проследовали через кухню и смежную с ней комнату на лестничную площадку верхнего этажа. По имеющейся там лестнице в 19 ступеней они в сопровождении Я. М. Юровского, Г. П. Никулина, М. А. Медведева (Кудрина), П. З. Ермакова и двух латышей с винтовками из числа внутренней охраны спустились на нижний этаж и через имеющуюся там дверь вышли во внутренний дворик. Оказавшись на улице, все они прошли несколько метров по двору, после чего вновь зашли в дом и, пройдя через анфиладу комнат нижнего этажа, оказались в той самой, где приняли мученическую смерть.

Описывать весь ход дальнейших событий не имеет смысла, поскольку об этом писалось множество раз. Однако после того как Я. М. Юровский объявил узникам, что их «принуждены расстрелять», Евгений Сергеевич смог только произнести чуть хрипловатым от волнения голосом: «Так нас никуда не повезут?» [155]

Ну, а когда путём немалых усилий Я. М. Юровским наконец-то была остановлена стрельба, принявшая безалаберный характер, многие из жертв оказались ещё живы…

«Но когда, наконец, мне удалось остановить [стрельбу], – писал он позднее в своих воспоминаниях, – я увидел, что многие ещё живы. Например, доктор Боткин лежал, оперевшись локтём правой руки, как бы в позе отдыхающего, револьверным выстрелом [я] с ним покончил…» [156]

То есть, Я. М. Юровский прямо сознаётся в том, что лично застрелил бывшего Лейб-Медика Е. С. Боткина и чуть ли не гордится этим…

Что ж, время всё расставило по своим местам. И ныне те, кто считал себя «героями Октября», перешли в разряд заурядных убийц и гонителей Русского Народа.

А христианский подвиг Евгения Сергеевича Боткина, как продолжателя славной врачебной династии и человека долга и чести, даже спустя десятилетия не остался незамеченным.

Решением Священного Архиерейского Собора Русской Православной Церкви Заграницей Евгений Сергеевич Боткин причислен к лику Святых Новомучеников Российских от власти безбожной пострадавших и наречён именем Святого Мученика Евгения (Боткина).