Претерпевшие до конца. Том 2

– А ведь это только начало… – сказал Замётов, взглянув на принёсшую ему газеты Аглаю. – В стране начинается голод, и за это тоже кто-то должен будет отвечать. Механизм опробован, теперь можно ставить на конвейер. Я был членом РСДРП с Пятого года, а теперь рад, что исключён из её рядов… – помолчав, он глухо добавил: – Вот, только вся эта кровь всё равно не на мне ли тоже?..

Глава 15. Осколки

Ничто так не ранит сердца, врезаясь в него острыми краями, глубоко застревая в нём на всю жизнь, как осколки иллюзий, разбитых нечаянной или злонамеренной рукой, особенно, если это рука тех, кого мы любим…

Всё повторилось вновь: она просто не пришла. Ни в тот день, ни на следующий, ни на третий… И Родион вновь метался, не находя себе места, пытаясь понять, объяснить себе, что могло произойти. Самые мучительные подозрения и страхи терзали его. Он приезжал к дому Аглаи, но не увидел её. Справиться же о ней на сей раз было не у кого.

Когда тревога овладела им настолько, что он готов был идти к ней в дом, либо мчатся в Серпухов к Наде, дабы та помогла узнать ему хоть что-нибудь, она всё-таки приехала. Бледная, растерянная, поникшая, сообщила дрожащим шёпотом:

– Прости, Родя, но мы не сможем уехать… Пока… Его арестовали, понимаешь?

– Кого? – не понял Родион.

– Мужа… Из-за моей семьи, из-за сестры. Арестовали, пока мы с тобой в Серпухове… – голос Аглаи звучал глухо и сдавленно. – Пойми, я не могу теперь оставить его. Пока не могу…

– Пока?

– Пока он в тюрьме. Замётов сделал мне много зла, но он дважды спасал мою семью и за это расплачивается. И бросить его теперь было бы… подлостью… Разве я не права? – Аглая подняла на Родиона влажные, тревожные глаза, ищущие прощения, понимания и одобрения.

Трудно было в тот миг собраться с рассудком, слишком велико было желание сейчас, сию же секунду увезти любимую женщину и дочь с собой, и менее всего волновала судьба побочного кузена. И всё же, сделав над собой усилие, Родион рассудил, что Аглая права. Бросить в беде человека в такой ситуации было бы против совести. Хотя не слишком ли большая роскошь слушать голос совести, когда вокруг всё потонуло в низости? Бунтовало сердце против этого нелицеприятного голоса, переполняясь тоской.

Всё-таки он смирился, утешив себя тем, что Аглая хотя бы нашлась, что с нею всё благополучно, и она не оставила его. Спросил только устало:

– Сколько же протянется это «пока»?..

– Его не продержат долго! – горячо воскликнула Аглая. – Я уже попросила заступничества у твоего дяди Дира…

– Не называй этого мерзавца моим дядей! – вспыхнул Родион. – У отца твоего мужа – так оно вернее…

– Я уверена, он поможет. И тогда мы уедем, – Аглая прижалась к его груди. – Уедем, как хотели, и уже ничто нам не помешает. Мой долг перед ним будет исчерпан, и я стану свободной… Ты только подожди, пожалуйста.

– Хорошо, Аля, я подожду. Я ждал тебя столько лет, что, наверное, вытерплю месяцы…

Месяцев оказалось два. Только не столько заступничество Дира помогло тому, сколько другая беда. Мужа Аглае отдали, как нежильца по причине разбившего его в заключение паралича. Отдали, чтобы не возиться самим…

Эта новая беда оказалась горше старой. Безжизненно сидела Аглая на стуле, свесив руки меж полусомкнутых колен, опустив голову, роняла глухо:

– Нужно подождать… Он очень плох, Родя. Если я уеду, с кем он останется? Он погибнет, и я буду виновата, буду убийцей… Я не могу взять такой грех на душу, пойми, я не могу… – и плакала, глотая слёзы.

– Я не могу долго оставаться здесь, пойми и ты! – не выдерживал Родион. – Один донос, и вышка без разговоров! Мне нужно уехать. Если не заграницу, то куда-то в глушь. Но я не могу оставить тебя!

Только сильнее дрожали плечи, и отчаяннее становились рыдания:

– Не мучай меня, прошу тебя! Я ничего не могу изменить, ничего! Я не переживу, если с тобой случится беда… Если тебе грозит здесь опасность, лучше уезжай, а я… мы… найдём тебя, когда всё кончится…

– Что кончится, Аля?

– Он очень плох и вряд ли проживёт долго… Я должна допокоить его, и тогда буду, наконец, свободна. Свободна перед Богом, перед людьми… Надо подождать, Родя. Всё кончится, и мы начнём жизнь с чистого листа, подальше отсюда.

И он снова соглашался ждать, жалея её, и не уезжал, будучи не в силах оставить единственную оставшуюся у него на земле близкую, любящую душу. Она всё также приезжала к нему украдкой, но реже – не с кем было оставить мужа. Эти встречи с каждым разом оставляли всё меньше радости, но наоборот – растравляли сердце, наполняли его горечью. Прежняя окрыляющая упоённость сменилась болезненной зависимостью. Разговаривать становилось не о чем, потому что всякий разговор обращался к одному – к будущему, контуры которого делались всё более туманны, и причиняли боль обоим… Оставалась страсть, горькая и мучительная. Душой Родиона всё более овладевало отчаяние.