Преторианец

В течение ночи к озеру прибывали толпы рабов и слуг из императорского дворца, чтобы подготовить павильон для императорской семьи и гостей. Они работали при свете ламп и жаровен, стараясь успеть приготовить к прибытию императора всё – мебель, банкетные столы и ложа. Император должен был появиться к полудню следующего дня. Вдоль противоположного берега озера непрерывно тянулась цепочка факелов – это посланные вперёд рабы занимали наиболее выгодные места для своих богатых господ, пока что пребывавших в Риме, в своих постелях. Противоположный берег был почти в полумиле отсюда, и он весь был усеян огоньками костров и факелов, ярко сверкавших на тёмном фоне отдалённых холмов, а их отражения поблёскивали по всей поверхности озера. После того как товарищи по секции отправились в палатку спать, Катон с Макроном уселись на берегу с мехом вина и стали наблюдать за всё прибывающими на тот берег толпами людей.

– Сомневаюсь, что мы скоро увидим ещё одно такое же грандиозное представление, – задумчиво произнёс Макрон. – Я и раньше ничего подобного не видел и даже не слышал о таком.

– А это потому, что раньше никогда подобной необходимости не возникало, – объяснил Катон. – В отчаянном положении требуются грандиозные отвлекающие манёвры. А вот если это представление сорвётся или если толпе оно не слишком понравится, тогда дни Клавдия сочтены. Либо толпа разорвёт его на части, либо Освободители пырнут ножом в спину. Либо, возможно, удар нанесёт кто-то из ещё более близких к нему людей. – Катон немного помолчал. И потянулся за ещё одним поленом, чтобы подкормить угасающий костёр. – Ну и дерьмо…

– А что такое?

– Нынешнее состояние дел едва ли можно назвать благоприятным. Мы рискуем собственными жизнями, проливаем кровь, сдерживая варваров и отбрасывая их от границ Рима, а эти идиоты только ухудшают положение. А опасность нарастает.

– И что? Ты-то что можешь с этим сделать?

Катон помолчал, потом посмотрел прямо в глаза другу:

– Немногое, должен признаться. Но мне кажется, что в данный момент Клавдий – самая большая надежда для Рима. И именно поэтому мы должны сделать всё, что в наших силах, чтобы уберечь его от беды.

– Клавдий? – Макрон с сомнением покачал головой. – Кажется, ты слишком много выпил, мой милый.

Катон наклонился вперёд:

– Послушай, Макрон. Я вовсе не пьян… Я серьёзно говорю! Мы достаточно повидали в этом мире, чтобы понимать, что Рим – несмотря на все свои недостатки – не самая худшая из всех империй. Там, где правит Рим, действует закон и порядок, там царит благоденствие, а ещё – хотя я знаю, что ты это не слишком ценишь, – туда приходит культура. Там появляются библиотеки, театры, искусство. И там в определённой мере присутствует религиозная терпимость. В отличие от всех этих гнёзд невежества, нетерпимости, кликушества и изуверства, как в Британии или Иудее. – Катон даже содрогнулся, припомнив друидов и фанатиков-иудеев, с которыми они с Макроном сталкивались в бою. – Рим – самая большая надежда для всего человечества.

– Сильно сомневаюсь, что твою точку зрения разделяют те, кого разгромили на поле битвы и превратили в рабов. – Макрон уставился на язычки пламени, мечущиеся над обгорелыми остатками дров и пеплом. – Ты идеалист, Катон. Романтик. Всё это не более чем проба сил, состязание в мощи. Мы завоёвываем новые территории, потому что Рим только этим и занимается, и мы хорошо умеем это делать.

– Нет, тут нечто большее, чем просто грубая сила… – начал было Катон, но сразу замолчал. – Ну ладно, пусть даже так. Но Рим может предложить очень многое, гораздо больше, что просто меч. Или мог бы предложить, если бы не некоторые императоры… Я их всех видел достаточно близко. И Тиберия, и этого монстра, Гая Калигулу. И каждый из них вертел своей неограниченной властью, как хотел, небрежно и с огромной жестокостью. Клавдий же – при всех его недостатках – хоть старается быть лучше тех. Вопрос теперь в том, продолжит ли юный Британик или Нерон его добрые дела. Как ты думаешь?

– Я об этом даже не думал. – Макрон зевнул. – Пока они в состоянии платить легионам и оставлять военные дела профессионалам, я ни о чём не стану беспокоиться.

Катон удивлённо уставился на него:

– Врёшь ты всё! Не верю! Думаешь, я не знаю, что именно тебя занимает?

Макрон повернулся и посмотрел ему прямо в лицо:

– Если бы даже я думал хоть отчасти так же, как ты, то всё равно считал бы, что я достаточно долго живу на свете, чтобы понимать, что всё это – пустая трата времени. И не стал бы больше морочить себе этим голову. Ты что, можешь изменить мир? Нет. И я не могу. И вообще, это не для нас, не наше это дело. Никогда не было и никогда не будет. Это не для людей нашего класса. Неужто ты думаешь, что мне никогда не приходили в башку такие же мысли? – Макрон сделал паузу, потом продолжил более мягким тоном: – Это вроде как временное безумие. Ничего, с возрастом и не такое проходит. Ну ладно, хватит. Устал я. Пошли спать, надо отдохнуть.