Преторианец

– И пароли вызнали! – захохотал Кадмар. – Подскакали к воротам, нам орут: «Пароль!» Мы им: «Оптимус! Отзыв!» Те сразу: «Максимус! Проходи!» Ха-ха-ха!

– Сергий… – негромко сказал Акун. – Можно тебя так называть?

– Конечно…

– Хоть теперь объяснишь, в какую заваруху мы влезли?

Лобанов помолчал.

– Заговорщики хотят убить принцепса, – сказал он, – а мы им не даем.

– А что он вам – отец родной?

– Нам он никто, но принцепс хочет мира, и это хорошо для всех. Если бы вместо Траяна был Адриан, Дакийской войны не случилось бы! И ты с Регебалом не стоял бы с побеленными лапами…

– Может, и так… – пожал плечами Акун. – Мир… Хм.

– Приехали! – сказал Кадмар.

Он спешился и повел коня за собой. Остальные поехали шагом, ориентируясь на звук и отблески лунного света на доспехах Кадмара.

Лобанов напрягся и разглядел высокий частокол, украшенный черепами – коровьими, медвежьими, человечьими. Кадмар нащупал калитку и затарабанил по толстым доскам. Минуту спустя старческий голос спросил:

– Кого там нелегкая принесла?

– Это я, дед! – отвечал Кадмар.

– Дня тебе мало?

Калитка со скрипом отворилась, и зыбкий луч высветил старика во всем белом, с длинными седыми волосами и бородой.

– Кадмар…

– Дед!

Старик крепко обнял внука и сказал со вздохом:

– Заходите, коль уж пришли!

– Раненые с нами, дед, помочь им надо!

– Где ранили-то?

– Римляне распяли!

– Ах, римляне… Заносите!

Акун с Регебалом и Уахенеб с Кадмаром перенесли своих хозяев в большую круглую избу, выстроенную из вертикально вкопанных бревен. Внутри горел огонь, в очаге из камней, сложенном в центре. Редкий дым уходил в круглое отверстие в крыше.

Лобанова уложили на топчан, застеленный овчинами в несколько слоев, и дед Кадмара осмотрел раны.

Ворча неразборчиво, он прошаркал к дальней стене. Звякнул котел.

Дед пошел вокруг, снимая со стен букетики трав, мешочки какие-то, горшочки. К одним зельям он принюхивался, другие сыпал в котел не глядя. Подлил воды и поставил на огонь.

– Всем молчать! – грозно предупредил старик. – Никто чтоб не касался металла!

– Он у тебя друид? – шепотом спросил у Кадмара Лобанов.

– Да! – шепнул галл. – Он эвбаг![133]

– Ти-хо! – каркнул дед.

Он достал поварешку из человеческой кости и принялся размешивать варево, водя над ним рукою, похожей на куриную лапку, и ворожа.

– Не смертной силы прошу у богов, – глухо проговаривал друид, – а соку жизни! Не яд варю, а зелье благое! О выдохе едином твоем молю тебя, Таранис![134] Слезу малую выдави из очей сухих! Даруй мощь здравую, Беленос[135]… Заклинаю духов лесных, владычицу реки, хозяина поля дикого! Поделитесь со мной! Заденьте краем одежд! Отсыпьте, чего у вас много, а нам не дано!

Долго колдовал старик. По круглой хижине потянуло странным запахом – и травы угадывались, и горелым пованивало. Сняв котел с огня остывать, друид промыл раны Лобанову, Искандеру, Гефестаю и Эдику, шепотом читая заговоры. Потом черпал из котла теплую, густую массу, намазывал ее на сквозные ранения, как масло на хлеб, мхом болотным обкладывал, тряпицею чистой заматывал. Снадобье зверски щипалось и жгло, но Лобанов рад был и такой «скорой помощи».

– Пей! – приказал друид, поднося к губам Лобанова чашу.

Сергей послушно выцедил терпкую жидкость, похожую на хвойный отвар. Его потянуло в сон. Это было тихое блаженство – уходила боль, забывались недавние муки, накатывала нега, подступала к глазам дремота… Неясные шорохи проникали из мира в сон, змеиное шипение касалось слуха, стрекот сверчка, треск догорающего полена, бой часов и далекий, очень далекий девичий смех…

– …Мир – это страшный хаос, явившийся из ужасающей бездны, – услышал Лобанов изо сна говорок друида-эвбага. – Потому и люди от рождения злы и порочны… Нужно пройти долгий путь праведности и добродетели, чтобы очиститься…

– А как же быть воину? – донесся голос Эдика.

– Ты думаешь, что тропа войны – это путь зла? Нет, это путь справедливости! Причинение смерти праведно, если умертвие тождественно воздаянию!

– А если кто мечом добывает славу и золото?

– Золото добывает грабитель, а слава достается герою…

Лобанов разлепил глаза и огляделся. В избе друида было полутемно, через дымогон проливался мягкий предзакатный свет. Старик сидел на топчане, в ногах у Эдика, и вертел в руках омелу, похожую на пышный венок. Рабов видно не было.

– Это омела? – спросил Эдик.

– Да, это «целитель всех скорбей»… – ответил эвбаг охотно. – В шестую ночь после полнолуния я одеваюсь в белое и срезаю омелу золотым ножом с вершины дуба…

– И в моем племени дуб считают священным деревом, – неожиданно для себя самого высказался Лобанов.

– А какого ты племени? – с интересом спросил друид.

– Вообще-то я росс, но меня называют роксоланом…

– Это один народ, – сказал друид. – Вы роднитесь с венедами, с савирами, со скифами и сарматами, с готами… Это путь любви, он даст внукам ваших внуков великое могущество ума, а женщины будут славиться красотою.

– Скажи мне, кудесник, любимец богов, – промолвил Лобанов, – что станется в жизни со мною?

Друид не удивился вопросу. Он отломил пару ростков от омелы и бросил их в огонь.