Преторианец

Господи… Дождь, ветер, или грязь под подошвой, или усталость, или неловкость, или глупость — тому, кто падает, уже безразлична причина падения. Поздно. Он искал руками зацеп, корень или трещину, чуть не тычась лицом в ноги впереди идущего, пальцы утонули в грязи, но он нащупал только гладкую скалу и соскользнул, почувствовал, как запрокидывается назад, точь-в-точь коп на верхушке лестницы в одной из кейстоунских полицейских комедий, раскачивается взад-вперед, только он скатывался в лавине мокрого песка, и на миг поверил, что не упадет, и тут же услышал, как крякнул от удара шедший за ним Окс Бестер, и почувствовал, как рука Бестера пытается удержать его в безнадежном усилии, но он перекувырнулся в слепой темноте, сжимая гелигнит, налетая на уступы и ощущая, как царапают лицо жесткие ветви, заскользил, отчаянно пытаясь нащупать ногой хоть какую-то опору и не находя ее, и покатился, крепко прижав к груди гелигнит, вниз, вниз, и вскрикнул от резкого удара, почувствовал, как острая боль пронзила копчик, и воздух вырвался из груди, как кровь из распоротой артерии, и остался лежать, задыхаясь, чувствуя, как уходит жизнь.

Свет ударил ему в лицо и он моргнул. Луч падал сверху, с высоты ста футов, где на скале мелькали тени.

— Он умер! — вырвалось у кого-то, и Годвин мотнул головой, шевельнул, преодолевая боль, кистью руки.

— Я в порядке, — крикнул он вверх, сквозь ветер, хлещущий по лицу брызгами дождя.

Свет сдвинулся в сторону, скрестился с лучом другого фонаря, освещавшего что-то слева от него.

— Не вы, — слабо донесся другой голос.

— Посмотрите, жив ли он, — снова прозвучал из космической дали первый голос.

Годвин закопошился на грязных камнях, задыхаясь, кое-как поднялся на колени, поискал глазами опору, чтобы встать на ноги. Встал, упершись ступней в валун и увидел в луче света второго человека. Он пробрался по расколотым валунам туда, где лежало тело. Лежало навзничь, спиной на остром выступе, торчащем из колючего куста. Голова свернута на сторону, глаза неподвижны. Позвоночник и шея явно сломаны. Это был Окс Бестер, бывший рабочий из Глазго, с кораблестроительного завода, и второй человек, погибший ради «Преторианца».

— Роджер, — окликнул его по имени спокойный голос Макса Худа. — Роджер, ты меня слышишь?

Годвин махнул рукой.

— Захвати его мешок со снаряжением. Я его вижу отсюда. Он перед тобой, футов на двадцать выше.

Годвин нашел глазами мешок и вернулся взглядом к лицу Окса Бестера. Ему хотелось что-то сказать на прощанье, но что?

— Оставь его, Роджер. Он тебя не услышит.

Голос Макса прозвучал сквозь ветер и маслянистую тьму, как будто в ответ на подслушанные мысли. Он все это уже видел. Он знал, о чем думают люди. Знал, что хочется попрощаться.

— Нам понадобится оружие. Шевелись, старик. Фонари придется выключить.

Макс Худ продолжал говорить с ним, пока Годвин не осилил подъем и снова не оказался среди них.

Глава восьмая

Настало утро, жаркое, солнечное и безветренное. Они просыпались, медленно соображая, где они и как здесь оказались. Со дна пещеры поднимался запах козьего помета, такой густой, что Годвин закашлялся, заморгал, словно это могло помочь избавиться от вони, и ошалело оглянулся на яркое пятно в отверстии выхода. Джим Стил и Брайан Куэлли уже бывали в таких вылазках на рваном краю пустыни и знакомы были с местной флорой и фауной. Они выбрались наружу, пока остальные еще спали, обнаружили, что Макс Худ уже кипятит чай у самого устья пещеры, и успели набрать ягод земляничного дерева, в самом деле очень похожих на землянику. Они принесли в пещерку Годвина ягоды и чай в жестяных кружках, уселись рядом с Пенрозом, поджав под себя ноги, и принялись завтракать, стараясь забыть о запахе.

— Арабы эти ягоды называют плодами господа, — сообщил Куэлли. — Получше, чем жевать личинки, хотя, если по-настоящему проголодаешься, и личинки очень даже неплохи. Верно, Джеми?

Стил с ухмылкой кивнул. Эти двое ухмылялись почти всегда и при любых обстоятельствах. За весь день Годвин ни разу не услышал, чтобы кто-нибудь упомянул о Джеллико или Бестере. Как будто заговорить о них вслух значило навлечь опасность, погубить операцию. Их словно никогда и не было.