Превед победителю (сборник)

Муж принесет туда стулья, сплетенные из старых корзин. На стол поставит графин с коньяком. А. помнила птичью лапу трещины на дне графина. Она помнила рюмку на тонкой аистовой ноге.

А. помнила все, что скажут за этим ужином.

Помнила, что было сказано за этим ужином за сотни лет.

За сотни лет, которые она убила за этим ужином.

Горе поцелуем впилось ей в губы. Мешало дышать. А. вскочила с земли и бросилась к забору. Шатаясь, она схватилась за решетку. Она просунула пальцы в запыленные, ржавые ячейки и крикнула:

— Помоги мне!

4

Эльдар допил третью чашку.

Его трясло.

Весь день, до наступления сумерек, он спасался от смертоносных саней Бальзака. Бальзак преследовал его по всему поселку. С того самого момента, как он вышел за забор. До того самого, как он прорвался обратно.

Эльдар безнадежно испортил новенький белый костюм. Стесал каблуки превосходных ботинок — подошва стала гладкой, в нее можно было смотреться, как в зеркало.

Эльдар был разбит.

В присутствии старшей и младшей старухи он поклялся никогда больше не выходить за забор. Поклялся не без торжественности.

Младшую старуху пронзила неожиданная нежность.

— Он всех нас погубит, если мы не будем осторожны, — говорила она и гладила Эльдара по ноге, — он безжалостен к нам. Выход один — смириться. Мы все смирились. Ты тоже смиришься. — Ее рука скользнула в его промежность.

Как брошенная под стол кость.

Эльдар отбросил ее руку.

Младшая старуха захохотала.

Эльдар бросился в дом. Разгребая сводчатые гардины пыли, он звал старшую старуху. Она выскользнула из пыльной тишины и встала перед ним, скрестив на груди руки.

Эльдара мутило.

Тишина была пропитана гордыней — у него темнело в глазах.

Он посмотрел на старшую старуху. Во взгляде ее не было удивления.

Это был второй разговор.

— Он будет последним, — сказала старшая старуха.

Эльдару показалось, что она мучается. Что презрение жжет ей кожу, рвется наружу.

— Я слишком поздно это поняла. — Голос старшей старухи звучал примирительно, но гордо. — Двоим места не найдется.

— Мне кажется, я люблю А. — Эльдар сказал это, отвернувшись. Он не мог выдержать ее взгляд.

— Человек задуман один, — сказала старшая старуха. Шагнула к двери.

— Нет! — Эльдар встал у нее на пути.

Она окатила его презрением невероятной концентрации.

Он почувствовал, как пузырится кожа.

— А Бог? — Эльдар побледнел.

Старшая старуха усмехнулась. Она отступила в глубь комнаты — он не видел ее лица за кружевами паутины.

Она сказала:

— Даже если Бог есть — стоит ли склонять перед ним колени?

Эльдар повернулся и вышел из комнаты.

Он прошел на веранду и сел за стол. Он налил себе четвертую чашку.

— Помоги мне! — рыдала А. за забором.

Эльдар поморщился.

Он поднялся из-за стола и, не спеша, направился к забору. А. стояла по ту сторону решетки, она протягивала к нему руки.

— Оставь… — сказал он.

— Я не понимаю. — А. снова очень захотелось понять. Главным образом, почему она не понимает.

— Прекрати, А., — Эльдар говорил бодро и звонко, — то, что ты делаешь, бессмысленно. Это утраченные иллюзии. Смирись, А. Тебе станет легче, нам всем стало легче. Мне стало легче.

А. сделала шаг назад.

— Что с тобой? — спросил Эльдар.

— У тебя нет бумажки и карандаша? — спросила в ответ А.

Эльдар удивленно пожал плечами. Он достал из внутреннего кармана пиджака — безнадежно испорченного — блокнот и карандаш. Он протянул их А. Она взяла карандаш, открыла блокнот и написала:

Я не прижилась.

А. вернула Эльдару блокнот.

— Пока, — сказала она.

Эльдар ответил:

— Счастливо.

А. помахала ему рукой и направилась к калитке.

Она открыла щеколду и вышла.

Вышла за забор.

Прямо на нее неслись взмыленные сани Бальзака.

А. бросилась под них.

КОЗЬЕ МОЛОКО

Еще ребенком Лев подумал, что выносить окружающих было бы легче, если бы время от времени они могли менять свои физиономии. Как будто наглотавшись дыма, с затаенной горловой судорогой, он наблюдал лица близких, школьных учителей и десятка совершенно незнакомых людей, которые ловушками были расставлены на повседневном пути из дома в город. На даче Лев наблюдал Жанну.

Он помнил, как она шла, пыля босоножками, по проселочной дороге. Каждое утро она таскалась в соседнюю деревню за козьим молоком, мотивируя эти походы какими-то неполадками в легких. Мамаша, расправившись с ужином, отгремев колоколами кастрюль, брела к Жанне сплетничать. Льва она не оставляла одного с тех пор, как он поджег дощатый, параллелограммно наклонившийся сортир.

Лев равнодушно взбирался на крыльцо Жанниного дома, следовал за мамашей в тухлый, темный коридор. Нелепым препятствием на пути в кухню стоял черный шкаф. Лев останавливался у шкафа — из лаковой двери мутно проглядывало его отражение. На шкафу стоял бездействующий самовар и зеленый чемодан, набитый хламом. Чемодан, как дряхлый крокодил, разинул пасть, и засохшей рвотой свисали оттуда газеты. На одной было написано: «ОПАСАЙТЕСЬ ШАРАШКИНЫХ КОНТОР!».

— Вы не споткнулись о мой гроб? — шутила Жанна.

Она мелькала, как сон, в распаренном пространстве кухни, стеснялась и, руководствуясь никчемным кокетством, искала пудреницу.