Превосходящими силами

Водитель выключил передачу, и черный лакированный «Хорьх» по инерции уже пристроился в хвост колонны беженцев. Люди шли пешком, тащили небольшие тележки, нагруженные самым разнообразным скарбом. Зачем им все это? Зачем этой старой фрау связки книг с готическими надписями на корешках? Зачем выцветший абажур? Швейная машинка, это ещё куда ни шло.

Поравнявшись с машиной, в салон заглянул старый, седой, невероятно худой мужчина. Встретившись с ним взглядом, Гот ощутил невероятный, просто сжигающий изнутри стыд. Как же так? Он же прусский вояка в нескольких поколениях! Его предки на протяжении столетий в капусту рубили этих варваров. Именно пруссаки, в отличие от этих колбасников и пивных бочонков, объединили Германию. Именно Пруссия заставила трепетать перед Германией все народы Европы и мира. И вот пруссаки не могут защитить Пруссию от этих азиатов. А он, старый боевой генерал, вместо того, чтобы вести в бой войска, пускай в смертный бой, вынужден вывозить семью – двух белокурых дочек-близняшек, жену и седую мать – и прятать взгляд от немого вопроса: «И ты бежишь?»

Дорога, узкая асфальтовая лента, покрытая лужами и воронками от бомб, сжатая высокими, часто посаженными деревьями, через поля и перелески вела в Кенигсберг.

Чуть в стороне в том же направлении прошло с десяток одномоторных русских бомбардировщиков. Блистали на солнце, словно умытом прошедшим щедрым летним дождиком и оттого более ярком, стекла кабин; под крыльями рядком висели ракеты. Тяжелые винты на ноте «ре» взрезали воздух. От группы самолетов резким маневром отделился один и, поводя хищным острым носом, развернулся над дорогой. Летчик в глубоком крене прошел над колонной беженцев, но, не найдя привлекательной для себя цели, снова повернул на север – догонять своих.

А Гот только через пару минут понял, что он все это время не дышал, словно боялся дыханием выдать себя. Идиот! Надо было додуматься ехать на генеральской машине! Еще бы надпись на крышу присобачил по-русски: «Генерал Гот». Кажется, сейчас меня спасла только случайность. Но когда мы доберемся до Кенигсберга, что спасет меня там? Где штаб? Где армия? Где линия обороны? Почему все это время не выходил на связь? Все эти вопросы гестапо мне задаст в первую очередь. И что я на них смогу ответить?

Он тупо смотрел в окно, блестя моноклем, и, когда увидел далеко впереди советские танки, несущиеся по полю наперерез колонне, не слишком и удивился. Он видел эти танки раньше. Это были «Микки-Маусы» – так прозвали БТ немецкие танкисты в Польше за характерную форму башенных люков, напоминающих уши известного мышонка. Пятьсот «лошадей» сконцентрированной мощи на десять тонн веса. Огромная скорость (от него даже «Хорьху» не уйти), мощная пушка. И их десятки. И на каждом танке – позади башни на броне – по нескольку человек десанта. Отпрыгался, воробушек. Генерал быстрым движением вытолкнул из машины дочерей, порывисто поцеловал мать, достал «вальтер». Старушка неловко хлопнула дверью, хлопнула в ответ дверь водителя, денщика и адъютанта в одном лице – Прохазки.

– Мы много успели прожить, но мало успели сказать друг другу... Что говорить? Что, что! – шептала фрау Гот, а генерал, отводя взгляд, уже всунул в тугую прическу жены ствол пистолета.

– Прощай! Прости! Не уберег! – Трясущимися руками Гот выпутывал окровавленный пистолет из волос своей любимой. А она, словно все еще пыталась спасти его, уже мертвая не отдавала «вальтер». Наконец тот справился, грохнул выстрел, звякнул монокль на полу салона.

Седая старуха, держащая за руки двух девчушек лет десяти, сгорбившаяся и словно постаревшая еще на десяток лет, смешалась с колонной беженцев, которым ни до чего не было дела. Ни до того, что в Кенигсберге, куда они упрямо бредут, уже ад. Ни до того, что смысла бежать нет, они уже освобождены, хотя еще не знают об этом. Ни до смерти одного из тех, кто мог бы спасти Германию, а сейчас лежит с простреленной головой в брошенном «Хорьхе». Ни даже до советских солдат, которые, в общем-то, равнодушно разоружали эсэсменов, стоящих на обочине на коленях с руками на затылках. Будто говоря: идем себе и идем. Мы вас не трогаем, и вы нас, умоляем, не трогайте. И улыбки, сладенько-придурковатые в объектив фотожурналисту газеты «За нашу Советскую Родину!»

Румыния

Легкий, мощный, скоростной, маневренный, послушный, красивый – перебирал в уме эпитеты, которые можно применить к его самолету, летчик-истребитель лейтенант Пашка Осадчий. Буквально неделю назад, всего за пару дней до войны его, выпускника Качинской летной школы, назначили командиром звена.

Два ЯК-1, словно на ниточках, держались справа и слева, чуть позади. Пусть их пилотируют сержанты, но это не простые сержанты. В истребители кого попало не берут. Только тех, кто до службы занимался авиаспортом, пилотажников. У Осадчего в ведомых состоят два брата-близнеца, Сашка и Лешка, летное прозвище «братцы-акробатцы». Вторая часть прозвища – дань их прошлому, проведенному в Осоавиахимовском спортивном аэроклубе.