Превращение

Часто я замечала, что испытываю чувство стыда за эти мысли и за несоответствие морально-этическим нормам, которые как-то само собой появились в голове. Психотерапевт говорил, что это – сенситивная паранойя. Например, я не защищала должным образом свое достоинство перед коллегами и начальством, а, значит, считала, что заслуживаю такое отношение, что за ругань с мужем соседи справедливо могут меня презирать, считая себя выше. Говоря психологу о том, что родители виноваты в том, что я такая, я испытывала вину за то, что предавала их и предавала Игоря, когда сгоряча говорила ему, что думаю о его отношении к себе и обо всей этой жизни, которая, как мне иногда казалось, не справедлива. И хотелось отмучиться, расстаться со всеми этими мыслями раз и навсегда.

И вот, наконец-то мечта начала сбываться. Стирание переживания, которое происходило теперь, это, конечно, положительный момент в этом превращении, но пока не очень понятно, что с этим делать и как дальше жить. Непривычно ощущать мир таким большим и такими высокими предметы вокруг. Правда, мир получился очень ароматным, причем запахи стали другими и сменился вкус этих запахов. Туалетная вода на полке возле двери и запах пионов в вазе в гостиной стали казаться дурными, а запах сырого мяса или рыбы, запахи еды из кулинарии в соседнем доме – напротив, вызывали волну радостного предчувствия как раньше чаепитие в кругу близких и из запахов складывались неясные образы. Вода из лужи не внушала отвращения и бегать по улицам на четырех ногах, используя хвост как руль, было легко и весело. Цветное зрение, такой подарок от Бога для приматов, потерялось, мир окрасился в пять-шесть цветов, зато исчезла диплопия. Голоса людей все реже воспринимались как разговор, как последовательная речь, лишь обрывки фраз, которые что-то значили, обычно это были глаголы.

С человеческим знанием мне было легче, чем прирожденным псам, потому что я знала, где можно добыть пищу и на смену отвращению к сырой пище постепенно приходило сознание необходимости, а потом пропало и само отвращение. Маленькое собачье тело можно было втиснуть в щель, в которую нельзя было пробраться будучи человеком, и потому у меня в запасе оставались лазейки на случай холодов и голода. Можно было прокрасться с черного хода в продуктовый магазин, полакомиться там чем-нибудь и заснуть в темноте, ощущая как в желудке разливается сытое мягкое блаженство, и осторожно, чтобы люди не заметили, выйти, когда наступит утро. Конечно, это было рискованно, так как люди любили видеокамеры больше чем собак и потому на складах видеокамер, которые прекрасно могут обойтись без еды и тепла, было много, а собак – мало. Вернее ни одной, кроме меня, но я знала, что такое осторожность.

Трудно было с другими собаками, но я научилась притворяться больной, чтобы отпугивать их от себя, да и они сами своим природным чутьем чувствовали чужака и не часто проявляли ко мне интерес. Самым же замечательным стало то, что память о прошлом, мучившая меня раньше, стала теперь мне приятна, из нее исчезла безысходность, исчезли и навязчивые мысли, вспоминались только лучшие и радостные моменты, а их было немало и, забравшись куда-нибудь в уголок в парке, к счастью было начало лета и тепла предостаточно, можно было лежать в траве или на теплом асфальте вытянув передние и задние лапы и хвост и предаваться воспоминаниям.

Все началось, наверное, год назад, когда я упала с велосипеда на улице. У меня появился шрам между носом и губой. Часто Игорь ласково называл меня собакой, он говорил "ты – мой пес", "ты – собака, ты – собака моя". Теперь, после этого падения шрам напоминал чем-то собачий нос и я сказала Игорю, что однажды, он проснется и увидит рядом с собой не жену, а собаку и однажды этот момент наступил.

Игорь кормил меня лучшим кормом, выгуливал утром и вечером, постелил у двери мягкий чистый коврик, разговаривал со мной, а я смотрела на него своими карими глазами и иногда поскуливала, так как говорить у меня уже давно не получалось, а мне так многое хотелось сказать. Иногда мне хотелось, чтобы мы оба превратились и мчались по лугу, весело заливаясь лаем, забыв все мирское и отдавшись животной радости существования . Мне приходило в голову, что Ваня может привести другую женщину, что это когда-нибудь случится и сначала, когда все только начиналось, я думала, что буду таскать её вещи и грызть тапки из ревности, но потом ревность уходила куда-то в туман, также стираясь как навязчивые мысли и воспоминания. Трудно было объяснить близким, что произошло превращение и поверить в это мог только Игорь, так как он знал предысторию этой трансформации, но другие, им было тяжело. А потом все привыкли и я убежала из дома, чтобы не напоминать другим о себе и не внушать им чувство вины.