Превращение

— Считай приросло уже, Сурьмич, теперь так тебя окликать будем. Никуда не денесся.

— Дразнитесь как хотите… Инструмент принёс, Зятёк?

— Конечно, родной! Держи, осмотри товар, — сунул Коле тряпичный свёрток.

Коля вышел из арки под фонарь, развернул тряпку и впервые в жизни положил на большую рабочую ладонь настоящие немецкие плоскогубицы. Он постарался запомнить этот важный момент, ведь второго первого раза уже не будет. Бережно погладил серую сталь инструмента, поскрёб ногтем — какой твёрдый, покачал на ладони, взвешивая — какой лёгкий. Понюхал — пахло смазкой от ржавчины, редко такой запах встретишь. Прикусил плоскогубицами палец — это уже от радостного озорства. Эх, скорее бы завтра наступило, не терпелось приступить к работе.

— Ну, чего крутишь? — заскрежетал зубами Жека из полутьмы арки, — клеймо завода видишь? У нас без обмана тут, не на рынке. Позолотишь только сверху, чтоб без палева.

— Я и без клейма понял. Это то, что надо. Сколько хотите? — Коля зашёл обратно в арку.

— А тебе Эд за сколько обещал?

— За сто.

— Вообще, уже дороже сейчас. Но тебе для первого раза скидка, за девяносто отдам. Сколько берёшь?

— Чего? — не понял Коля.

— Чего? Не придуривайся, штук сколько берёшь?

— Сейчас одну… Штуку.

— А потом?

— А потом всё.

— А что берёшь?

— Всё, я же сказал! В смысле, ничего не беру. Я только за плоскогубицами пришёл.

Жека перестал лыбиться и развернулся к Эду.

— Ты ж сказал, что они всей бригадой работать на нас будут, товар по квартирам распространять — скрежетал он, — а этот только себе берёт! Ты чо, за лоха меня держишь? Я по мелочам не работаю, у меня оборот на сотни тысяч! Знаешь, что бывает, когда за базар не отвечаешь?

— Коль, ну ты чего, — жалобно затянул Эд, — мы ж договорились! Чего на попятную-то?

— Ничего я не обещал, не выдумывай! Сказал только, что посмотрим.

— Да бли-и-ин, чувак! Что за подстава? Зачем тогда подмазывался ко мне — рассказ взял, сказал, что читал, а сам не читал? Я думал, ты дела хочешь с нами делать!

— Дела? Вы, господа советские капиталисты, совсем не понимаете нужд трудового человека! Я работать хочу, честно, без халтуры, качественно, чтобы гордиться тем, что я делаю. А нам сталь выдают в каких-то гомеопатических дозах! Да ещё соцсоревнования наносу! А Серёга палец вызолотил, понимаете?

— Что он несёт, — честно не понял Жека, — с перепугу, что ль?

— Да ты дурак, Коля! — тонко, по-бабьи вскричал Эд. — У тебя ж мозги забиты пропагандой, работать он хочет! Все эти ваши идеи герметизма-коммунизма — это то же тоталитарная идеология! Работает качественно только свободный человек, а ты раб системы, Сурьмич, хочешь ты того, или нет!

— Сам ты дурак, — повысил голос Коля. Все мы, настоящие советские граждане, трудимся на благо страны не потому, что нас какая-то идеология заставляет. А потому, что…

Коля попытался сформулировать то, что давно копилось в его голове. Что вообще нужно человеку? Что нужно конкретно ему? Разве деньги? Вон дед — живёт хорошо, богато, а жалкий какой-то, одинокий… Власть? Ему точно не нужна, он и в бригадиры пошел только потому, что ребята упросили… Может свобода, как Эду? Ездить отдыхать за Золотой занавес, читать книжки с Запада, одеваться, как чучело? Да нет же! Он и в своей стране нигде не был, своих книг не читал… Получается, что лично ему, по большему счёту, не нужно ничего!

Сделав это открытие, Коля продолжил:

… потому, что каждый из нас счастлив, совершая великое делание во благо других, понимаешь? Как Ленин! Не для себя — для других, в этом наша сила! Сила советского человека не в злобе, — Коля выразительно посмотрел на Жеку, — и не в деньгах! — кинул взгдяд на Эда. — Сила — в правде!

— Слыш, фраер, — залыбился снова Жека Зятёк, заблестел всеми своими передними золотыми зубами, — тут у Эда есть кое-что ещё!

Коля вопросительно посмотрел на Эда, тот вопросительно посмотрел на Жеку, Жека же в секунду выхватил из ботинка нож и метко, с силой, всадил лезвие в Колю, пробив грудину и достав до сердца.

Коля не успел даже удивиться. Последняя его мысль была о качестве металла ножа, надо же — грудь пробил, наверное тоже стальной, немецкий. Сердце перестало работать для Коли и он умер.

— А с тобой разговор отдельный будет, баклан, — процедил Жека, вытаскивая лезвие из тела, обтирая дорогую вещь об ненужную уже Коле одежду, — косячишь.

Эд задрожал, лицо его сморщилось страхом.

— Ты зачем его убил? — зашептал он, оглядываясь.

— Ты спрашиваешь? — заскрежетал Жека, — За твои косяки пришлось! Твой же гнилой базар был, что работяги будут на нас халтурить, а оказалось что фуфло всё это! Нахрена он тогда приходил — лекции нам читать? Потом ты базарил, что он к тебе специально подмазывался, книжечками какими-то, то-сё, читал — не читал. Это зачем, раскинь мозгой? Понятно же, что стукач он ментовской! А ты ему ещё погоняло моё сразу выложил, я ж сказал только Жекой звать. Так что, за твои косяки пассажир успокоился. Я сидеть больше не собираюсь, отсидел своё, — Жека залыбился передними золотыми.

Эд всё никак успокоиться не мог, его мелко, жалобно трясло.