Превращения Арсена Люпена

Тогда я все поняла. Его заверения, его преданность – все было ложью. Единственная цель этого человека состояла в том, чтобы рано или поздно добиться от меня – либо уговорами, либо угрозами – признаний, которые я отказалась сделать отчиму и которые Жодо попытался вырвать у меня силой.

Она умолкла. Рауль, наблюдавший за ней, был абсолютно уверен, что она поведала ему всю правду. И потому спросил серьезным тоном:

– Хотите знать, кем на самом деле является этот тип?

– А зачем? – покачала она головой.

– Для вашего же блага. Итак, слушайте: бумаги, которые он искал в Ницце на вилле Фарадони, на самом деле не его. Он приехал туда для того, чтобы украсть их. В Монте-Карло он требовал сто тысяч франков за возврат компрометирующих писем. Мошенник, вор, а может, и того хуже. Вот каков этот человек.

Орели не стала спорить. Она наверняка подозревала что-либо подобное, и изложенные Раулем неприглядные факты не могли сильно удивить ее.

– Благодарю, вы избавили меня от него.

– Увы, – отозвался Рауль, – вам следовало сразу довериться мне, вместо того чтобы постоянно убегать. Сколько времени потеряно!

Она уже собралась уходить, однако ответила ему:

– Но почему я должна вам доверять? Кто вы такой? Я вас не знаю. Марескаль, обвиняющий вас, не знает даже, как вас зовут. Вы спасли меня от всех опасностей… но почему? Зачем?

Он усмехнулся:

– Чтобы вырвать у вас вашу тайну… вы ведь это имеете в виду?

– Я ничего не имею в виду, – печально прошептала она. – Я ничего не знаю. Ничего не понимаю. Вот уже несколько недель я повсюду натыкаюсь на глухие стены. Не просите меня доверить вам больше, чем я уже рассказала. Я ничему и никому не верю.

Рауль пожалел ее и не стал долее удерживать.

Уходя (он нашел потайной ход, куда вела скрытая под предпоследней террасой старая незаметная дверь, которую ему удалось открыть), он думал: «Она не сказала ни слова про ту ужасную ночь. Однако мисс Бейкфилд мертва. Два человека убиты. И я видел ее переодетой и в маске».

Как и для нее, для него тоже все было необъяснимо и окутано тайной. Вокруг него, как и вокруг нее, высились стены мрака, сквозь щели в которых лишь кое-где просачивались бледные лучи света. Впрочем, стоило ему увидеть ее – так было с самого начала этой истории, – как он забывал и о ненависти, и о своей клятве отомстить, данной над трупом мисс Бейкфилд, и вообще обо всем таком, что могло бы очернить привлекательный образ барышни с зелеными глазами.

В следующие два дня он ее не видел, но потом она приходила три дня кряду, никак не объясняя свое возвращение, – казалось, она ищет защиты, без которой не может обойтись.

Поначалу она оставалась на десять минут, затем на пятнадцать, затем на полчаса. Они почти не разговаривали. Вольно или невольно, но ее доверие к нему явно возрастало. Более спокойная и менее отчужденная, она смотрела сквозь просвет в живой изгороди на рябь водной глади пруда. Он несколько раз пытался задавать ей вопросы, но она немедленно сникала, дрожащая и напуганная страшными воспоминаниями о времени, проведенном в Бокуре. Однако разговаривала она уже охотнее и даже рассказывала о своем детстве и о прежней жизни в пансионе Святой Марии, радуясь тому спокойствию, что снисходило на нее в здешней атмосфере любви и безмятежности.

Как-то раз, когда рука ее ладонью вверх лежала на цоколе вазона, он наклонился и, не прикасаясь к ней, стал рассматривать ее линии.

– Об этом я догадался уже в первый день… Две судьбы, одна мрачная и трагическая, другая счастливая и незамысловатая. Они пересекаются, переплетаются, запутываются, и пока невозможно сказать, какая из них возобладает. Так которая же настоящая, которая из двух соответствует вашей истинной натуре?

– Счастливая судьба, – ответила она. – Во мне есть что-то, что очень быстро выносит меня на поверхность и дает возможность радоваться и забывать дурное, какие бы опасности мне ни угрожали.

– Не доверяйте воде, – со смехом произнес он, продолжая свои исследования. – Кораблекрушения, наводнения… Сколько напастей! Но они минуют… Да, ваша жизнь устроится. Добрая фея уже побеждает злую.

Он лгал, чтобы успокоить ее, а еще ему хотелось, чтобы на ее хорошеньких губках, на которые он едва осмеливался взглянуть, хотя бы иногда расцветала улыбка. Впрочем, ему и самому хотелось забыться и поддаться иллюзии.

Так де Лимези прожил две недели, наполненные бесконечным восторгом, который он изо всех сил пытался заглушить. В часы их встреч, опьяненный любовью, он испытывал невероятное головокружение, делавшее его нечувствительным ко всему, что не относилось к радости слушать и любоваться. Он гнал прочь грозные образы Марескаля, Гийома и Жодо. Раз никто из этой троицы врагов не появился, значит они наверняка потеряли след своей жертвы. Так почему бы не погрузиться в сладостную апатию, охватывавшую его рядом с юной девушкой?..