Превращения любви

«Бог мой, я знаю отлично, что все это не имеет никакого значения. Изабелла так хороша в других отношениях: ее самоотречение… ее желание сделать счастливыми всех, кто живет вокруг нее. Она создала новую жизнь для моей матери в Гандумасе… Может быть, именно потому, что у нее самой нет очень ярких, индивидуальных вкусов, она старается всегда уловить мои и удовлетворить все мои капризы. Я не могу высказать перед ней ни одного желания, чтобы она не вернулась вечером с пакетом в руке. Она балует меня как ребенка, как я баловал Одиль. Но я чувствую с грустью, с ужасом, что это чрезмерное внимание скорее отдаляет меня от нее. Я упрекаю себя, я борюсь и ничего не могу поделать с собой…

Мне бы нужно было… Что? Что случилось? Случилось, я думаю, то, что всегда случается со мной: я хотел воплотить в Изабелле мою Амазонку, мою «королеву» и в известном смысле также Одиль, которая в моей памяти сливается теперь с Амазонкой. Но Изабелла не принадлежит к этому типу женщин. Я назначил ей роль, которой она не может играть. А самое главное, что я это знаю, что я стараюсь любить ее такой, какова она есть, что я понимаю, насколько она достойна любви, и потому я страдаю.

Но почему, Боже мой, почему? Я обладаю таким редким счастьем, большой любовью. Я провел свою жизнь в романтических грезах, я ждал; я призывал взаимную любовь, она досталась мне в удел — и нисколько не радует меня. Я люблю Изабеллу и я испытываю подле нее нежную, но непобедимую… скуку. Теперь я понимаю, как в свое время должна была скучать возле меня Одиль. Это скука, в которой нет ничего оскорбительного для Изабеллы, как не было ничего оскорбительного для меня, потому что она происходит не от посредственности человека, который нас любит, а просто от того, что удовлетворенный сам нашим присутствием, он не старается, да и не имеет поводов стараться заполнить нашу общую жизнь, сделать ее живой и яркой в каждом ее проявлении.

Вчера, целый вечер, мы провели с Изабеллой в библиотеке. У меня не было охоты читать. Мне хотелось выйти из дому, видеть новых людей, что-то делать. Изабелла, счастливая, отрывала время от времени глаза от книги и улыбалась мне».

О, Филипп, милый, молчаливый Филипп, почему ты не говорил? Я уже так хорошо знала сама все, что ты записывал в свою тетрадь по секрету от меня. Нет, ты не поступил бы плохо, сказав мне обо всем этом; напротив, ты, быть может, излечил бы меня. Быть может, если бы мы все сказали друг другу, мы могли бы сохранить наше счастье.

Я знаю, что была неосторожна, когда говорила тебе:

«Как полноценна для меня каждая минута… Садиться с тобой в карету, искать за столом твой взгляд, слышать, как хлопает дверь, когда ты возвращаешься домой…»

Правда, что в то время у меня было только одно желание — быть с тобой вдвоем. Смотреть на тебя, слушать тебя — больше мне ничего не было нужно. У меня не было никакого интереса к другим людям, никакой охоты встречаться с ними, я их боялась; но, если бы я знала, что тебе этого хочется, что ты испытываешь в этом такую острую потребность, быть может, и я стала бы другой.

VIII

Филипп хотел познакомить меня со своими друзьями. Я была удивлена их многочисленностью. Не знаю почему, но я представляла себе, надеялась на более замкнутую, более уединенную жизнь. Каждую субботу он проводил вечера у г-жи Тианж, с которой был, по-видимому, очень дружен, и сестру которой, Франсуазу Кене, также очень любил. Салон Елены Тианж был довольно привлекателен, но все же немного отпугивал меня. Помимо желания я как-то невольно цеплялась за Филиппа. Его несколько раздражало, что я неизменно оказывалась в той же группе гостей, где был он, я видела это, но ничего не могла с собой поделать.

Все эти женщины принимали меня очень мило, но я не могла сблизиться с ними. Они были материально обеспечены и очень уверены в себе, что удивляло и смущало меня. В особенности странной казалась мне их интимность с Филиппом. Между ним и этими молодыми женщинами были чисто товарищеские отношения, подобных которым я никогда не видала в нашей семье. Филипп ходил гулять с Франсуазой Кене, когда она одна приезжала в Париж, или с Ивонной Прево, женой моряка, или с молодой женщиной, которая звалась Терезой де Сен-Каст, писала стихи и была мне антипатична. Эти прогулки были самого невинного свойства. Они посещали вместе художественные выставки, иногда вечером заходили в кино или в воскресенье днем отправлялись на концерт. Вначале он всегда приглашал и меня принять участие, и я несколько раз соглашалась; но это не доставляло мне ни малейшего удовольствия. Филипп в таких случаях бывал весел и оживлен, каким я его видела в свое время со мной. Это причиняло мне боль.