Превратности любви

Егор подумал, что замечательная усадьба, про которую он много читал и все собирался посмотреть, находится в какой-то паре километров от его теперешнего жилья. А выбраться туда все никак не получалось: выходные дни Ида предпочитала проводить в бесконечном уходе за своей внешностью.

Егор даже представить себе не мог, сколько процедур нужно проделать, чтобы «соответствовать» какому-то непонятному идеалу, явно взятому с телевизионного экрана или из какого-то глянцевого журнала. Он привык к тому, что Маша всегда была аккуратно причесана, подтянута, что руки ее были красивы и без яркого лака на ногтях. И никогда не видел, какими способами достигается эта ухоженность.

А Ида обожала часами лежать в горячей ванне с белым, ярко-розовым или даже зеленым лицом, а потом часами же возилась со щипчиками, пинцетами, особыми бритвами, кремами.

Впервые увидев ее после выхода из ванной, Егор оторопел: перед ним была не яркая молодая красавица, а женщина неопределенного возраста с каким-то «застиранным», совершенно лишенным красок лицом.

Впрочем, секрета она из своих ухищрений не делала, при Егоре накладывала на лицо тон, пудрилась, втирала в скулы румяна, ярко подводила глаза и красила ресницы. Глядеть на это было странно и как-то неловко, и Егор уходил курить на кухню. Или включал телевизор, с грустью думая о том, что выходной день опять потерян: пока Ида окончательно «приведет себя в порядок» наступит вечер.

Иногда, правда, ему удавалось вытащить ее погулять. Но и в этом случае все ограничивалось инспектированием окрестных торговых точек и приобретением чего-нибудь «предельно нужного», и совершенно, на взгляд Егора, бесполезного.

— Для чего ты так красишься? — спросил он как-то. — Мне даже страшно к тебе прикоснуться, чтобы не попортить все это…

Ида улыбнулась ему, как маленькому ребенку, который не понимает, почему обязательно нужно умываться и чистить зубы:

— Женщина без косметики — это недоразумение, пустое место. Моя мама даже в булочную не пойдет с ненакрашенными губами. А уж в столице тем более нужно иметь достойный вид.

Ради того же «достойного вида» она периодически отправлялась куда-то, чтобы подправить ногти: невероятно длинные, почти прямоугольной формы, ярко-малинового цвета. Егор долго не мог понять, каким образом это великолепие достигается, пока не услышал случайно разговор Иды по телефону с приятельницей:

— Дорогая моя, — снисходительно поучала свою собеседницу Ида, — естественный маникюр — это прошлый век, провинция, мещанство, наконец. Ногти должны быть накладными, модной формы и яркие… Дорого?.. Ну, не знаю, я у себя, маленькой, одна, а деньги для того и придуманы, чтобы их тратить.

Это воспоминание вызвало у Егора ассоциацию с деньгами вообще, а как следствие — сильное раздражение, то есть то чувство, которое он в последнее время испытывал все чаще. Пришлось достать очередную, Бог знает какую по счету за утро, сигарету.

Егор закурил и решительно двинулся в сторону метро. Не хватало еще в последний день опоздать на работу!

Дорога до офиса показалась бесконечной, народу в метро было, кажется, еще больше, чем обычно и даже подремать, притулившись где-нибудь в уголке, не получилось.

На «Коломенской» Егор вышел совершенно измочаленный. Потянулся за сигаретами, но пачка оказалась пустой. Пришлось сворачивать к ближайшему киоску.

Бумажник показался ему странно плоским. Егор открыл его и оторопел: пусто. Ни одной бумажки, даже десятирублевки, хотя он точно помнил, что вчера оставил себе сотню и еще какую-то мелочь.

И кредитной карточки не было, а уж ее-то он точно из бумажника не вынимал, потому что снял почти всю наличность.

Егор пошарил по карманам, где обычно оставались какие-то деньги, и тоже ничего не нашел. Зато при вторичном осмотре бумажника обнаружилась небольшая записка:

«Я забрала деньги и карточку, ты не умеешь с ними обращаться. Сбрось мне код карточки эсэмэской».

Ощущение было такое, словно кто-то ни с того ни с сего изо всей силы саданул ему под дых. Молитвенное отношение Иды к деньгам было для него уже не новым, но ему и в голову не могло прийти, что можно поступить вот так — исподтишка.

И записка эта — наглая, хамская…

И когда успела? Значит, дождалась, пока он заснет, встала, обшарила все карманы, оставила записку и с чистой совестью улеглась спать. До сих пор она все-таки держалась в рамках благопристойности, ограничивалась только жалобами на вечную нехватку денег «для достойной, нормальной жизни». Но вот так…

Курить хотелось нестерпимо, да и есть после двух часов дороги — тоже. Обычно, если позавтракать по каким-то причинам не удавалось, он наскоро перекусывал возле метро. Сегодня это оказалось невозможным.

Кроме того, предстояло почти четыре часа дожидаться обеда, а где взять сигареты — вообще непонятно. «Стрелять» чужие Егор терпеть не мог и никогда этого не делал. Но и отказаться от курения вообще было, мягко говоря, проблематично.