Превратности любви

Любовь Матвеевна была поражена полученным письмом. Две ее дочери повели себя столь недостойно, что невозможно было тут что-либо добавить. Загорская имела неприятный разговор с Софьей и даже несколько дней не разговаривала с ней вовсе и никуда ее не вывозила. Юлии же она отписала в довольно гневном духе, но что именно — никто так и не узнал. Содержания письма Любовь Матвеевна никому не передала, а Юлия, прочитав его, тут же сожгла, настолько оно было гневно и полно упреков.

Софья, находясь дома, только и делала, что вспоминала случившееся. Она считала себя виноватой, а после разговора с маменькой стала винить себя еще больше. Она даже сгоряча подумала уйти в монастырь, но потом все же решила немного подождать. Ее зять и сестра могли вообразить, что она делает это с горя, из-за разлуки «с предметом страсти». С них бы сталось так подумать, а такого унижения Соне не хотелось испытать. Размолвка с маменькой также была тяжела для девушки. Любовь Матвеевна, впрочем, всегда держалась от дочерей на расстоянии, придерживаясь старинного закона, по которому растили и воспитывали ее саму. Неоднократно она говаривала, что раньше, не в пример нынешнему поколению, более почтения было у детей к родителям. И оттого, что к маменьке и папеньке ходили лишь утром здороваться, а вечером таким же манером — прощаться, да с благоговейным трепетом выслушивали родительские наставления, отчего и детям было хорошо, и родителям покойно. Все рассуждения старших принимались с полной покорностью и пониманием. Более того, в их семействе, как поминала Любовь Матвеевна, детей было пятеро и старшим всегда оказывалось почтение меньшими детьми и даже к завтраку старшим подавали чай с белою булкою, а младшим подавали ржаной хлеб с водою. А теперь вот этакая смута в умах и в поведении, от отсутствия уважения и повиновения старшим, оттого, что все желают равняться. И все эта революция, разнесшая заразу по всей Европе! И в доме у Загорских нынче смута от этого же! Какой позор! И таким вот образом не близкие отношения матери и дочери совсем разладились. Любовь Матвеевна теперь почитала Софью совершеннейшей обузой в своем доме. Соня же не чаяла, как своей волей жить да подале от матушки и сестрицы.

Однако спустя недели две, когда уж начался сезон в Петербурге, долее держать дочь дома Загорская уже не посмела. Это могли бы счесть подозрительным, и неизвестно, какие бы слухи пустили о ней и о Софье. И вот в один из дней мать и дочь выехали на гулянье. И именно этот день сделался для Софьи поистине судьбоносным.

Коляска с дамами спокойно катила по парку, как вдруг Любовь Матвеевна вздрогнула и с живостью обернулась на проехавший мимо экипаж. Из этого экипажа так же выглянула некая особа, ехавшая в компании с довольно некрасивой и смуглой девицей, и обе дамы приветливо поздоровались, не стесняясь того расстояния, что разделяло их. Тут же Любовь Матвеевна велела остановить экипаж, другая коляска тоже остановилась. Дамы расцеловались, расспрашивая друг друга сразу обо всем, а девицы, с учтивостью раскланявшись, заняли место каждая подле своей матушки.

— Дорогая Мария! — Любовь Матвеевна расчувствовалась не на шутку. — Милая Мария!

— Любанька! — Вторая дама схватила Загорскую в объятия, и глаза ее заблестели от слез.

Девицы с удивлением поглядывали на разыгравшуюся сцену и друг на друга. Наконец, выразив свою радость, дамы обратились к ним, чтобы представить друг другу.

Баронесса Мария Петровна фон Закк, нежнейшая подруга юности Любови Матвеевны, урожденная графиня Бернуцци ди Тьеполо с удовольствием приветствовала Софью, осыпая ее различными комплиментами, и тут же отрекомендовала свою племянницу, графиню Фабиану ди Тьеполо, несколько перезревшую девицу, гостившую вот уже несколько месяцев у своей тетки в Петербурге.