Превратности метода

И вот море уже стало светлее, и широкая желтая лунная дорожка закачалась на карибских волнах, освещая причудливые узоры водорослей саргассо и взлеты летучих рыбок. «Совсем другой воздух», — сказал Глава Нации, с удовольствием вдыхая ветерок, доносивший до него ни с чем не сравнимое дыхание далеких мангровых чащоб… В Гаване консул сообщил, что Полковник Хофман, несмотря на нехватку винтовок, продолжал держать оборону и не давал революционерам продвинуться ни на шаг. Из Парижа на телеграфный запрос ответили то же самое. Поскольку известия были благоприятны, а в Гаване бурлил карнавал, Глава Нации с удовольствием остался поглядеть на шествие ряженых и демонстрацию маскарадных костюмов, швыряя серпантин направо и налево. А затем, облачившись в черное домино, отправился на «Бал каблуков», где мулатка в костюме маркизы времен Людовика не то Пятнадцатого, не то Шестнадцатого — розовый кринолин, напудренный парик, мушка на румянах, красно-зеленый веер и черепаховый лорнет — показала ему, как можно танцевать не танцуя, отбивать чечетку на одной каменной плитке, как можно вибрировать по вертикали, почти не сходя с места.

Она вращала бедрами все быстрее и быстрее, а затем — все медленнее, совсем медленно, пока не застыла в неподвижности, распространяя запах пропотевшего атласа, более влажного, чем ее тело, — и все это сопровождалось визгом кларнета и трубы, грохотом барабанов ансамблей Валенсуэлы и Корбачо. Когда ряженые стали расходиться и — ярус за ярусом — начали гаснуть огни театра, мулатка пригласила Главу Нации к себе, туда, где неподалеку от Вифлеемской арки находился ее «скромный, но приличный», как она выразилась, дом с патио, засаженным гранатами, альбаакой и кориандрами. Они сели в коляску, запряженную тощей сонной кобылой, — извозчик то и дело подгонял ее длинной палкой с гвоздем, — и потащились среди огромных, погруженных в сон домов, от которых несло вяленым мясом, патокой и кухонным дымком, а легкое дуновение моря посылало то с одной, то с другой стороны запахи жженого сахара, кофе и раскаленной плиты, тяжелый дух стойла или шорной мастерской, усиливало дыхание замшелых и просоленных старых стен, сырых от ночной росы.

«Охраняй мой сон, дружище», — сказал мне Глава Нации. «Не беспокойтесь, дорогой друг, у меня есть все, что требуется», — ответил я, вытащив браунинг из-за пазухи… И пока Глава Нации и мулатка Луиса находились за синей дверью, я сидел на складном, табурете из коровьей шкуры, положив пистолет на колени. Впрочем, никто и не знал, что мой Президент находится в этом городе. Он сошел на берег с фальшивым паспортом в кармане, чтобы по телеграфу не сообщили о его прибытии туда, куда он хотел нагрянуть нежданно-негаданно… Запели петухи, рассеялась ночная тьма, и в какие-то считанные минуты воздух заполнился обычным шумом и гамом: затрезвонили повсюду колокольцы повозок и двуколок, зазвякали колечки занавесок, заскрипели жалюзи, замельтешили корзины и подносы: «Цвеееты, цветочки! Щеотки, щеточки! Купите счастливый билетик!» Появились и дерущие глотку наподобие грегорианских певчих торговцы сладкими хлебцами, авокадо и маисовыми лепешками с острой начинкой; и старьевщик, меняющий свистульки на бутылки; и продавцы газет, выкрикивающие последние новости: кубинский авиатор Росильо сделал мертвую петлю лучше француза Пегу; самоубийство-самосожжение; захват бандитов в Камагуэе; волна холода на высотах Пласетас — плюс тринадцать градусов по данным обсерватории; сложное положение в Мексике[80], где происходит настоящая революция: об этом мы знали из наводящих ужас сообщений Дона Порфирио, — и в нашей стране, да, в нашей стране (ее название выкрикнул газетчик), одержал победу Атаульфо Гальван (да, кажется, он сказал «победу») в районе Нуэва Кордобы…

Встревоженный, я разбудил Главу Нации, который спал, прижавшись своим толстым волосатым бедром к полной, но стройной ноге мулатки. И вот уже вместе с ним, безупречно одетым и исполненным достоинства, мы идем пешком к пристани Сан-Франциско, где нас ждет грузовой корабль, готовый к отплытию… Из шарманки, разукрашенной кисточками и портретами Челиты и Прекрасной Камелии, вдруг вырываются пронзительные звуки пасодобля, аккомпанирующего бою быков. «Ну и бурный же город! — замечает Глава Нации. — По сравнению с ним наша Столица — типичный женский монастырь».