Превратности научных идей

В науке на рубеже последних столетий развернулись диспуты вокруг радиоактивности. Боролись две линии, два истолкования: объяснять ли излучение внутренними свойствами самих атомов или же остановиться на «внешней» гипотезе, привлекающей энергию из космоса. Позже время расставило все по своим позициям. Утвердилась идея собственной ответственности атома за происходящее. Но в те далекие дни это понимание прошло сквозь напряженную критику, которая порой не смущалась при отборе выражений. Как уже читатель, вероятно, догадывается, в рядах критикующих шел и Д. Менделеев. Он считал радиоактивность проявлением способности атомов поглощать идущее из внешнего пространства вещество, равно и выделять его, и полагал, что авторы новой концепции вовлекают науку в «полумистическое состояние».

Эти события живо показывают логику развертывания механизма самоторможения в науке. Они подтверждают, что замедление в темпах ее развития становится особенно ощутимым тогда, когда в нем замешены крупные ученые: вначале, когда они ищут признания как страдательная сторона, позже, получив его, — как сила, обращающая в страдальцев других. Завершая поднятую тему, хотелось бы привести еще одно свидетельство.

Говорилось, сколь неприветливо была встречена теория относительности А. Эйнштейна. А сейчас придется сказать, как ему и самому тоже недоставало порой понимания нового, он выходил на него, будучи во власти стареющих представлений, невольно или вольно придерживая естественное течение познаний.

Известны, например, его сомнения в правоте вождей квантовой концепции. Защищая идеалы классической причинности, великий физик не захотел принимать ее вероятностно-статистическую версию, охотно впускающую в описания случайность. Получило широкую прессу его крылатое высказывание: «Господь бог ни за что не стал бы играть в кости». Ознакомившись с квантовой моделью Н. Бора, Эйнштейн объявил: «Мне все очень понятно. Но если это правильно, то оно означает конец физики как науки».

Надо ли искать слова и обороты, чтобы осудить линию, которая не поспевала за шагами прогресса. Заключение может быть только одно: не стоит отвергать идею по тем лишь мотивам, что она непривычна, по-другому смотрит на мир. Такие скорые выводы о якобы заблуждениях сами оборачиваются заблуждениями, приговаривая продуктивные теории к долгому молчанию. Вместе с тем не забудем, что именно А. Эйнштейн положил крупные камни в основание квантовой теории, объяснив фотоэлектрический эффект и разработав квантовую статистическую электродинамику.

Нагнетая свидетельства сдерживания поступи науки силами самой же науки, подчеркнем следующее. В критике, в борьбе против мнений и течений должно просматриваться (если сражение ведется честно) не просто желание погрома оппонентов, а забота об истине, о судьбах ее искателей. Можно не соглашаться, идти в бой и все-таки уважать чужие взгляды. То есть здесь также заявляют о себе нравственно-этические ценности.

В 30-е годы нашего столетия уже всемирно известному П. Ланжевену была направлена для отзыва диссертация молодого соотечественника Л. де Бройля, развивавшего необычную мысль о «волнах материи». Она и поныне сеет смятение, признать же ее в ту пору — пору господства классического взгляда, было просто нелепо. Ланжевен так и сделал: не признал. Однако поступил благородно: «Идеи диссертанта, конечно, вздорны, — заявил он, — но развиты с таким изяществом и блеском, что я принял диссертацию к защите». Потом станет известно, сколь отнюдь не вздорная теория проросла из этих страниц. Однако окажи П. Ланжевен противодействие распространению «крамолы», и она ушла бы, пусть даже на время, из поля активного внимания, пополнив ряды бесполезного знания.

Восхищает и поступок выдающегося немецкого математика, долгое время работавшего в России, Л. Эйлера. Однажды он получил на отзыв статью начинающего научную карьеру молодого Ж. Лагранжа. Речь шла об одной из проблем вариационного исчисления. Случилось так, что именно на эту тему была написана к тому времени статья самим Л. Эйлером, которую он собирался послать для публикации. Ученый понимал: если сделает это, напечатают его статью, а не Лагранжа. Тогда он задерживает свою работу, чтобы молодой француз смог первым обнародовать результат.

Меньше всего мы хотели эти поступки противопоставить тем, где шла речь о самоторможении науки. Уверены, что и А. Эйнштейн, и Д. Менделеев, как и другие по-настоящему преданные науке, нравственные ученые, в сходной ситуации решали бы проблемы сходными путями.

Перед нами прошло разнообразие случаев, в которых большие ученые показали себя ревнителями прежних установок, людьми, препятствующими продвижению нового, которое они отсылали в глубь бесполезного знания. Но в наиболее курьезной форме самоторможение открывается, пожалуй, в тех событиях, где творцы смелых теорий выступали против собственных же идей. То есть инициатором зачисления открытия в список бесплодной науки становится сам первооткрыватель. К этому разделу сражений мы и повернем сюжет.

Планк против… Планка