Превратности научных идей

Успех перфторана перед другими «заместителями» обеспечен тем, что Ф. Белоярцев взял принципиально иной путь. Все прежние попытки, зарубежные и отечественные, шли от ложной установки: эмульсия-заменитель создавалась на основе частиц, которые были крупнее живого эритроцита. Поэтому они закупоривали капилляры, образуя затор кроветоку. В конце 70-х ученые Запада признали, что идея получения заменителя крови при опоре на принятые меры терпит крах.

Ф. Белоярцев, применив другие принципы, продолжал свои разработки. Вместе с коллегами Института биофизики Академии наук в Пущине (тогдашний директор — Г. Иваницкий) он, отказавшись от американских и японских аналогов, использует для создания эмульсии фторуглеродные частицы, которые размерами меньше эритроцитов и поэтому способны проникать в участки, куда не может пробиться даже живая кровь, и приносить столь необходимое кислородное довольствие. Были получены хорошие результаты, подтвержденные клиникой. Но, изведав несправедливость многих решений, запрет к использованию перфторана, пройдя через унизительные допросы и даже обыски, Ф. Белоярцев обрывает жизнь самоубийством. И лишь к концу 80-х годов всё и все получают свои истинные обозначения.

Ревнители прежних рубежей науки порой настолько яростны в их защите и столь неразборчивы в выборе путей, что не останавливаются даже перед физическим истреблением своих научных оппонентов, несущих обновление мысли. Так, в XVI веке в ту страшную варфоломеевскую ночь был убит выдающийся французский математик П. Рамус. Расправу организовали враждебно к нему настроенные профессора Парижского университета (Сорбонна).

Положим, это давние дни. Но можно взять ближе. Когда Л. Пастер стал развертывать теорию бактериального происхождения инфекционных заболеваний, это настолько задело приверженцев тогдашних традиционных представлений, что новатора вызвали на дуэль, к счастью, окончившуюся для Л. Пастера благополучно. А вот для его соотечественника, выдающегося математика начала прошлого столетия Э. Галуа, дуэль стала роковой. Он погиб, прожив всего-то 21 год. Верно, мотивы убийства здесь скорее политические, внешне обставленные любовной интригой. Однако известную роль сыграли и его бескомпромиссные оценки неблаговидных действий некоторых лиц из научной администрации, да и зависть к молодому уму, выступавшему с неслыханно смелыми взглядами. Так все снесли в одну кучу — любовь, политику, науку, спровоцировав дуэль.

Естественно, гонителям таланта, сколь они ни упорствуют, движение не повернуть и новое не списать за ненадобностью в длинные списки бесполезного знания. Однако сдержать на известный отрезок рост научной мысли им удается. Столь нужное обществу оказывается, хотя и временно, ненужным. К примеру, несколько лет ходила под запретом та же «голубая кровь», а ведь могла бы спасти не одну жизнь, помочь тысячам скорее подняться на ноги. И чем дольше неистовствуют запретители, тем более дорогой платой мы за это отвечаем.

Поэтому не к месту предаваться успокоительным внушениям, мол, рано или поздно все образуется и время расставит по своим позициям. Лучше, чтобы эти позиции занимались раньше, чтобы научное открытие вступало в жизнь и проявлялось полноценной отдачей в свой час. Тогда и пользу принесет более высокую, избавив человечество от дополнительных многотрудных издержек.

Последние мысли

Мы прошли сквозь события прежней и настоящей жизни науки, ее творцов. Однако старались не просто довольствоваться сюжетной зарисовкой, но провести в повествовании некую назидательную линию, сплошь да рядом внедряя в текст методологические напутствия.

История познания убеждает, сколь коварен взгляд, безапелляционно объявляющий то одно, то другое научное достижение бесполезным, которое на поверку временем обнаруживало, однако, совсем иные качества и приговоренное к бесплодной жизни находило вопреки тому богатую практику.

Вывод один. Стоит ли выносить осуждения, укладывая в дальние ящики теории и решения потому лишь, что кому-то, пусть даже большинству, они видятся ненужными, а то и ошибочными? Не дело запрещать увлечение необычным, склонность к фантазиям и абсурдам, к построению ирреальных структур и несбыточных проектов. Для развития знаний подойдет все, и часто урожайны как раз аномалии, особенно когда наука пребывает в полосе застоев и кризисов.

Опыт научных исканий насыщен подобными «рекомендательными» сопровождениями. Важно не отмести с крыльца «патологию», а попытаться проверить ее в деле. И, конечно, вопрос — допускать ли новацию ко всеобщему обозрению, предоставив ей открытое проживание, стоит решать с учетом мнений разных сторон, гласно, терпимо. Отбрасывая «крамолу», наука рискует тем самым отбросить себя на долголетия вспять. Иначе сказать, опасение свести полезное знание до уровня бесполезного должно удерживать ученых, вообще причастных к судьбам науки, к ее организации, управлению, инвестированию от решительных ходов против инакомыслящих, а точнее, по-иному мыслящих.