Увы, в огромной армии чародеев лишь немногие сохраняют честь и достоинство порядочного человека, не прибегающего к сознательному обману. В значительной же массе работают люди, разменявшие совесть на купюру или престиж.
Примечательно следующее. Чудодеи кое в чем потеснили профессионалов фокуса. И размежевание между ними по тому же нравственному критерию. Профессионал не скрывает намерений. Предъявляя фокус как своего рода «честный обман», он не выдает иллюзию за полновесную монету, а только скрывает формулу обмана. Характерный эпизод. На конгрессе магов и волшебников в 1986 году в Италии факир Кумар, демонстрируя свое умение, был на целых 17 часов полностью зарыт в землю. После того, как его откопали, он заявил: «Истина — это истина, и реальность — это реальность. Волшебство — это не истина, это трюк».
Совсем иное понимание профессиональной чести у ловцов оккультных сил, когда трюк выдается за правду.
Как видим, обращение к паранаучным эффектам имеет для ученого и оккультного деятеля расходящиеся цели. Поэтому научный исследователь имеет право обращаться к паранаучной теме, для него не должно быть запретных зон. Проблема в другом: продиктовано ли такое обращение интересом к явлению или оно имеет иной подтекст: некритическое внимание к фактам, попустительство сомнительной деятельности, вообще отход от моральных норм.
Итак, границу между наукой и лженаукой прочерчивает не внутренняя науке гносеологическая (теоретико-познавательная) линия, а нравственно-этическая. Верно, нравственный показатель воспринимается здесь чужим, пришедшим со стороны. Однако, останавливаясь в решении дилеммы на позиции «рационально — иррационально» и еще сильнее «истина — ложь», мы ходим по кругу, разомкнуть который и помогает этот моральный критерий.
Конечно, еще лучше было бы искать решение на полях практического оправдания. Но оно свои достоинства развертывает обычно лишь во времени, а нам надо определиться и отсечь лженауку здесь, сейчас. Словом, как ни поворачивай, однозначных ответов не отыскивается.
Применяя этические оценки, надо помнить, что это лишь первые шаги в отборе исследовательских результатов. Затем вступают в силу уже собственно научные показатели с точки зрения истинности или ложности и еще более строго — с позиций новизны. Ведь может быть так, что знание добыто честным путем, но оно не в ладах с истиной, либо, если и в ладах, ничего нового не несет. Роль «этического сторожа» та, что сначала необходимо избавить науку от сознательных искажений и уже потом подвергнуть результаты исследований анализу с точки зрения собственно познавательных характеристик (научно, истинно), до которых в самом начале движения бывает порой трудно подняться.
Ясно, что нравственные постулаты далеко не всегда в силах оградить науку от лженауки. Но они по крайней мере предостерегают от одного. В науку нельзя идти с нечестными помыслами. Соприкасаясь с таинственным, непонятным, ученый способен сделать неверный шаг, извлечь ошибочные заключения, которые, возможно, покажутся ему безупречными. Мы доверяем науке, ученым. Поэтому они не имеют права ни вступать на дорогу обмана, ни позволить увлечь себя по этой шаткой дороге, неизбежно ведущей в топи лженауки. И единственная гарантия от этих недугов — честный, непредвзятый исследовательский труд.
Лженаука спасает науку
Войдем в XI–XIII и еще в более прежние столетия, к тому отрезку науки, который с высоких холмов ее последующего величия смотрится как лженаучный. Но справедливо ли накладывать на первичную мысль сей живучий штамп? И так ли уж правы те, кто это делает?
Конечно, многое из того неуверенного состояния заслуживает быть оприходованным именно по графе псевдознания. И все-таки отнюдь не целиком. Были, конечно, напрасно затраченные усилия, но были и посевы, которые принесли какие ни на есть плоды. Потому также и здесь необходимо нравственно-этическое просвечивание усердий тех далеких искателей истин. В гуще событий давно истаявших дней мы определенно найдем не только измышления, но и размышления, из которых позднее будут возделаны урожайные сорта.
Начать с того, что исторические формы пробуждающегося знания были для своего времени единственными, куда вливались там и тут бесприютно появлявшиеся факты. Примитивные теории астрологии, алхимии, иридологии, да и иже с ними все же сумели прочертить основные ориентиры будущих научных дисциплин. Они смягчали напряженность дефицита тех видов деятельности, потребность в которых поддерживалась страстью к разгадке обступавших человека тайн. Иных, более зрелых форм удовлетворения этой страсти тогдашнее человечество еще не выплавило. Пусть правила бал магия, пусть первые химики, вооружившись фантастическими рецептами, искали универсальное лекарство, крупно ошибались, это не заслонит полезной работы первоподвижников.