Архиерей глянул на часы: действительно, было без двадцати двенадцать, а в двенадцать должна была состояться очередная – и почти наверняка безплодная – встреча по поводу выделения участка под строительство кафедрального собора. Но не ехать было нельзя.
– Забыл совсем, – недовольно произнес Евсевий. – Ну, поехали тогда…
Сидя в машине – все в той же «Волге», оставшейся еще от времен Пахомия, он продолжал размышлять о принятом решении. Однако теперь он думал не только о священнике, но и о соборе.
«Нет, нельзя было по-другому! – твердо сказал он самому себе. – Мы сейчас у Господа о великой милости просим, о чуде, можно сказать. Нам нужно укрепляться всем духовно, жизнь исправлять, а тут поп такое начинает… Нет, нельзя!» Ведь постройка огромного собора в Мангазейске – это действительно было бы чудо! Но тогда для этого нужно напряжение всех духовных сил. Здесь не просто фронт – здесь самый горячий участок, тут нужен настоящий спецназ. И тут спрос особенно суровый.
«Выход у него был – мог бы в монахи пойти. Ну а не пошел, так сам и виноват. Его выбор! Распускать себя мы тут не можем!» – на этом Евсевий думать об отце Ярославе перестал и стал думать о будущем кафедральном соборе.
Каким он станет, пока еще было неясно. Те чертежи, которые епископ просматривал – и просматривал много раз – ему нравились, но говорить о том, что архитекторы будущего храма станут опираться именно на них, было преждевременно. Ведь еще непонятно, где будет выделена земля и сколько ее будет – а от этого многое зависело. Евсевий был твердо намерен добиваться земли в центре города (или, по крайней мере, не очень далеко от него). А в тех чертежах и прилагаемых к ним документах, которые он тщательно, даже любовно рассматривал вечерами, ему особенно запомнилась одна фраза: «Второй по величине храм в России (после храма Христа Спасителя в Москве)». Второй после храма Христа Спасителя!.. Правда, с учетом того, что по этому проекту один собор уже строится, Мангазейску на второе место претендовать не придется. Придется довольствоваться третьим. Но третье место по России, для бедной и, в сущности, совсем недавно воссозданной епархии – это было очень впечатляюще! Тем более что к востоку от Урала мангазейский собор стал бы самым большим.
Правда, местные власти явно были не в восторге от этой перспективы. Но это нужно было преодолеть.
Будущий кафедральный собор, казавшийся удивительно прекрасным, скрывавшийся туманом грядущего, как некий удивительный град на горе, достигнув которого, можно будет забыть обо всех понесенных трудах и утратах. И вместе с тем крепло чувство, что путь к этому прекрасному граду будет тяжелым и потребует принести очень многое в жертву. А может, не только многое, но и многих.
«Волга» тормознула у огромного серого параллелепипеда – здания областной администрации (в недавнем прошлом областного обкома КПСС). Евсевий открыл дверь и с легкостью вышел, почти выпрыгнул на потрескавшийся асфальт. Он был готов идти к новому собору, как к сияющему граду, и был готов на этом пути приносить жертвы. Он чувствовал, что готов.
– Бумаги не забудь, – сказал Васильев, обращаясь к Наталье Юрьевне, с обычными наставническими интонациями. Однако обычной же резкости в его голосе не было, наоборот, он звучал довольно мягко, миролюбиво. Таким тоном благочинный обычно разговаривал с маленькими детьми, которых ему подносили для целования креста, и крайне редко – со своими собственными сыновьями, в те минуты, когда они оставались наедине, и он не был ими сильно недоволен.
– Не забуду, – и тоже мягко, а вернее сказать – нежно отвечала ему Наталья Юрьевна. В голосе ее была некоторая рассеянность, объяснявшаяся тем, что как раз в этот момент она сосредоточенно застегивала свой старый застиранный лифчик. Это была самая сложная процедура; все остальное она умела надевать с той же молниеносной быстротой, с какой и снимала.
Васильев некоторое время еще смотрел ленивым, лишенным уже похоти взглядом на это несвежее, немолодое женское тело, а потом также начал натягивать трико. Задерживаться не стоило, хотя система маскировки и конспирации была уже давно отработана и пока что сбоев не давала. Дверь была заперта не только в комнату благочинного, но и в коридор, и во двор. По официальной версии, они с Натальей Юрьевной находились в трапезной, куда также посторонних не допускали. Ну а если кто-то посторонний бы и просочился, то ведь отец благочинный мог отойти на какое-то время, за бумагами ли, или по делам. А если там нет и Натальи Юрьевны, то, по правде сказать, чего бы ей там быть? Может, она уже уехала? Ах, снова появилась? Значит, снова приехала. Она часто приезжает, по разным делам…