Презентация ящика Пандоры

– Она заплакала очень тихо, как собачонка больная заскулила. Валерка и Наташка ее обняли… В общем, мы все зарыдали и побежали прочь от страшного места, вышли на опушку, сели на поваленное дерево. И впервые нормально поговорили. Раньше-то Валерка Светку терпеть не мог, Наташка тоже от нее отворачивалась. А в тот день… Ковригина честно рассказала про то, что у них дома происходит, про Зинаиду, что Валерика любит, как сюда бежала, что думала про меня и наши отношения с Зиновьевым, а потом сказала:

– Теперь я попрошу отца меня за границу отправить. Как я жить буду после того, что видела, кто мою маму убил? Я же не могу в ментовку идти.

– Маму убил, – повторила я, – бедная Анастасия.

– Жуть, – прошептала Лена, – Светку как прорвало, словно пробку из нее вытащили, и она без умолку говорила. Все, что я вам от лица Ковригиной сказала, от нее самой в тот день услышала!

Она нам выложила все, даже то, как хотела снимки сделать, а потом их вывесить, рыдала, и мы все плакали. Затем Валерка на часы взглянул, уже было поздно. Вдруг Светка на землю села.

– Мама моя, мама! Она там лежит мертвая! Ее нельзя так бросать! Папе я сказать не могу! Не могу!

Валерка ее обнял.

– Тихо! Ты молчи, я сам Илье Алексеевичу сообщу. Пусть он решает, что делать.

Потом он нас всех поцеловал.

– Девочки! Езжайте домой. Никому ни звука. Я все устрою.

Лена замолчала.

– Что дальше было? – спросила я.

Зайцева вздрогнула.

– Мы укатили. А в полночь мне Валерик позвонил, зашептал: «Лена! Выдохни! Настя жива! Я всю правду Илье сообщил».

И трубку повесил.

Елена начала щипать себя за запястье.

– Больше мы с ним не разговаривали. Валерка дома сидел, в школу не ходил. Света тоже не появлялась, Наташки не было. Звонить им всем домой я боялась. А потом по телику сказали, что Валерка из-за Наташки из окна выпрыгнул. Но это же неправда. Он меня любил, Сытина нас просто прикрывала. Ее вмиг все возненавидели, начали небылицы придумывать, говорить, что Валера обожал Свету, а Натка его околдовала, приворот сделала.

Лена поежилась.

– На самом деле черной магией Анна Сергеевна занимается. Это она обереги делает, колдует. Народ слышал звон, да не знал, откуда он, на Наташку стрелки перевел. Светлана больше в школе не появлялась, слух прошел, что ее за границу учиться отправили из-за Наташи, будто она у Ковригиной Валеру отняла, а у дочери мэра от этого эпилепсия началась, нельзя ей с Сытиной видеться. Снова Наташа виновата. Но одновременно еще трепались, что Валерка Натку обожал, а она его после скандала в театральной студии видеть не хотела. Он из-за этого самоубился. Где логика-то?

– У сплетен ее нет, – мрачно заметила я.

– И что уж совсем удивительно, – не утихала Елена, – так это поведение Анны Сергеевны, она говорила, что Валера порог дома Наташи обивал, руку-сердце ей предлагал, а дочь его вон гнала, вот он из окна и сиганул.

– Мне старшая Сытина именно так все и объяснила, – подтвердила я, – еще она жаловалась, что Наташе из-за ненависти жителей Фурска пришлось уехать в Москву, поступить там в медучилище. Приезжала девушка домой очень редко.

Елена подпрыгнула на табуретке.

– Во врет! Ну да, народ хрень трепал, пальцами в Натку тыкал, она школу поменяла. Но главная причина ее отъезда: Наталья с матерью поругалась. С вокзала мне позвонила: «Ленуся, прощай! Я не вернусь. Устроюсь в Москве, дам тебе все координаты. Мамашу видеть не желаю. Она меня за квартиру продала». Я не поняла, при чем тут жилье, а Наташа объяснять не стала. Адрес и телефон она мне потом сообщила. Но я один раз всего ей позвонила, когда Анну Сергеевну с инсультом в клинику увезли. Вот тогда Наташа вернулась и стала за больной матерью ухаживать. Мы с Сытиной один раз встретились. Она объяснила, что не хочет медсестрой в Фурске пахать, ищет работу без общения с больными. Ее в Москве при виде крови не трясло, а как сюда вернулась, все! Боится к человеку с травмой подойти, руки ходуном ходят.

– Мне она сказала, будто никто не хочет брать на службу девушку, из-за которой сын начальника полиции погиб, – протянула я.

– Теперь, когда вы правду знаете, понимаете, почему она это говорила? – прищурилась Елена. – Как вам правду сказать, объяснить, что не может с пострадавшими работать?

– Истина такая страшная, что лучше придерживаться версии городских сплетен, – вздохнула я.