Прежде чем я упаду

Вместо побега я просто стою и жду. Делать особенно нечего, так что я наклоняюсь над столиком и изучаю фотографию. На мгновение меня охватывает замешательство: это снимок незнакомой женщины лет двадцати пяти — тридцати, обнимающей хорошенького мальчика во фланелевой рубашке. Цвета насыщенные, сочные; пара выглядит великолепно: сплошь сверкающие белозубые улыбки и блестящие каштановые волосы. Затем я замечаю название фирмы в правом нижнем углу и понимаю, что это не настоящее семейное фото, а стандартная картинка, которая продавалась вместе с рамкой. Солнечная, радостная реклама солнечных, радостных мгновений, которые вы можете запечатлеть в «рамке пять на семь дюймов из чистого серебра с украшением в виде бабочки». Никто не потрудился поставить снимок.

Или же у семьи Сиха не так много солнечных, радостных воспоминаний.

Коря себя за любопытство, я быстро отстраняюсь. Хотя этого всего лишь изображение двух фотомоделей, мне странным образом кажется, что я подсмотрела нечто слишком личное, как будто случайно заметила волоски в зоне бикини или носу.

Миссис Сиха еще не вернулась, и я иду в гостиную по правую руку. Там довольно темно; кругом пледы, кружево и сухие цветы. Можно подумать, обстановку не меняли с пятидесятых. У окна горит единственный тусклый огонек. В черном стекле отражается миниатюрная копия комнаты.

И лицо.

Вопящее лицо, прижатое к окну.

Я пищу от ужаса, прежде чем понимаю, что это тоже отражение. На столе перед окном стоит маска, обращенная в сторону улицы. Приблизившись, я осторожно снимаю ее с подставки. Это женское лицо из газетной бумаги и красных ниток. Стежки пересекают кожу, подобно уродливым шрамам. По переносице и лбу бегут слова; часть заголовков можно прочитать целиком или наполовину, например: «Средство для красоты» и «Разразилась трагедия». Кусочки бумаги отслоились тут и там, словно маска линяет. Глаза и рот полностью вырезаны, и когда я прижимаю маску к лицу, она идеально подходит. Отражение в окне пугает; я напоминаю прокаженного или монстра из фильма ужасов. Я не в силах отвести глаз.

— Это Джулиет сделала.

Услышав голос из-за спины, я подпрыгиваю. Хозяйка вернулась, прислонилась к двери и хмурится. Я снимаю маску и быстро возвращаю на место.

— Ради бога, простите. Я увидела ее и… не сдержалась и примерила, — сбивчиво бормочу я.

Миссис Сиха подходит и аккуратно поправляет маску.

— В детстве Джулиет много рисовала карандашами и красками и шила платья по своим эскизам. — Она пожимает плечами и взмахивает рукой. — Сейчас у нее другие интересы.

— Вы говорили с Джулиет? — нервно интересуюсь я.

Сейчас меня выставят. Миссис Сиха несколько раз моргает, глядя на меня, как будто пытается сфокусироваться.

— Джулиет… — повторяет она и качает головой. — Я позвонила ей несколько раз. Она не берет трубку. Обычно по выходным она сидит дома…

Миссис Сиха беспомощно на меня смотрит.

— Могу поспорить, у нее все прекрасно, — как можно бодрее заверяю я; каждое слово вонзается в живот, точно нож. — Наверное, не услышала звонок.

Больше всего на свете мне хочется убраться подальше. Врать миссис Сихе невыносимо. Она кажется такой печальной в своей ночной рубашке, готовая ко сну — как будто уже спит. Весь дом словно окутан тяжелым сном, из тех, что душат, не дают проснуться, затягивают в простыни, топят, даже если борешься с ними.

Я представляю, как Джулиет крадется к себе в комнату в темноте. Представляю тишину; густой, почти твердый от сна воздух; колыбельную скрипящих половиц; тихо свиристящие батареи; медленное вращение людей друг вокруг друга… а затем…

Гром.

— Зайдите завтра, — предлагает хозяйка, провожая меня в переднюю. — Уверена, что Джулиет все приготовит. Она очень ответственная. Хорошая девочка.

— Конечно. Завтра.

Ненавистное слово. Я быстро машу рукой, прежде чем метнуться сквозь темноту обратно в машину.

Стало еще холоднее. Дождь пополам со льдом стучит по крыше автомобиля, пока я прогреваю мотор, дую на руки и дрожу, благодарная за то, что выбралась. Как только я выхожу на улицу, мне становится легче дышать, словно внутри дома спертый, давящий воздух. Первое впечатление оказалось верным: это действительно отчаявшийся дом. В окне виднеется силуэт мамы Джулиет. Чего она ждет? Моего отъезда или возвращения дочери?

И тогда я принимаю решение. Я знаю, что делать. В доме Кента я поймаю Джулиет и, если придется, дам ей по морде. Я заставлю ее понять всю глупость самоубийства. (Думаете, для меня это шуточки?) В крайнем случае свяжу ее и брошу на заднее сиденье машины, чтобы не смогла схватить пистолет.