Прежде чем я упаду

Под рисунком выведена фраза: «Много пить — добру не быть».

Это наверняка от Кента Макфуллера, он рисует карикатуры для «Напасти», школьной юмористической газеты. Я бросаю взгляд в его сторону. Он всегда сидит в заднем левом углу класса, такая у него странность — и далеко не единственная. Разумеется, наши глаза встречаются. Он быстро улыбается и машет мне рукой, затем изображает, что натягивает лук и стреляет в меня. Я демонстративно хмурюсь, беру его записку, наспех складываю и бросаю на дно сумки. Но ему, кажется, все равно. Я прямо ощущаю, как его улыбка обжигает меня.

Мистер Даймлер собирает домашние задания по проходам и останавливается около моей парты. Если честно, это из-за него я так рада, что получила четыре валограммы именно на математике. Мистеру Даймлеру всего двадцать пять, и он настоящий красавчик. Он помощник тренера по хоккею, и довольно забавно видеть его рядом с Шоу. Внешне они полные противоположности. Мистер Даймлер выше шести футов ростом, всегда загорелый и одевается как мы: в джинсы, флиски и кроссовки «Нью беланс». Он закончил нашу школу. Как-то раз мы отыскали его в старых ежегодниках в библиотеке. Он был королем бала; на одном фото он стоит в смокинге и улыбается, обнимая свою королеву. Из-за ворота его рубашки выглядывает пеньковый амулет. Мне нравится этот снимок. А знаете, что мне нравится еще больше? Он до сих пор носит этот пеньковый амулет.

Парадокс, но самый сексуальный парень в «Томасе Джефферсоне» — учитель.

Как обычно, когда он улыбается, у меня подскакивает сердце. Он проводит рукой по взъерошенным каштановым волосам, и я воображаю, что делаю с его волосами то же самое.

— Уже девять роз? — Он поднимает брови и демонстративно смотрит на часы. — А ведь еще только пятнадцать минут двенадцатого. Так держать!

— Ну что тут поделаешь? — Я стараюсь говорить как можно более вкрадчиво и кокетливо. — Люди меня любят.

Он подмигивает мне и отвечает:

— Это заметно.

Позволив ему пройти чуть дальше по проходу, я громко сообщаю:

— Но я еще не получила вашу розу, мистер Даймлер.

Он не оглядывается, но кончики его ушей краснеют. Класс хихикает и гогочет. Я испытываю прилив адреналина, как всегда, когда знаешь, что поступаешь дурно, но тебе это сойдет с рук, — например, когда крадешь еду в школьной столовой или тихонько напиваешься на семейном празднике.

Линдси считает, что мистер Даймлер однажды подаст на меня в суд за сексуальные домогательства. Мне так не кажется. По-моему, он втайне получает удовольствие.

А вот и доказательство: он оборачивается к классу с улыбкой на лице.

— Судя по результатам последней контрольной, вы так и не разобрались с асимптотами и пределами, — начинает он, опершись о стол и скрестив ноги в лодыжках.

Думаю, ни один другой учитель не способен сделать математику хотя бы отдаленно интересной.

Остаток урока он почти не замечает меня — только если я поднимаю руку. Честное слово, когда наши взгляды пересекаются, все мое тело превращается в огромную мурашку. И я готова поклясться, что он чувствует то же самое.

После урока Кент догоняет меня с вопросом:

— Ну? Как тебе?

— Что? — поддразниваю я, хотя прекрасно понимаю: он имеет в виду рисунок и розу.

Кент только улыбается и меняет тему:

— Мои родители уезжают на выходные.

— Везет.

Его улыбка неколебима.

— У меня сегодня вечеринка. Придешь?

Я смотрю на Кента, которого никогда не понимала. По крайней мере, не понимала много лет. В детстве мы были очень близки — собственно, он был моим лучшим другом, а не просто первым, кто поцеловал меня, — но, едва поступив в промежуточную школу, он становился все более и более странным. С девятого класса он ходит в школу только в блейзерах, причем большинство из них порвано по швам или протерто на локтях. Он носит одни и те же разбитые кроссовки в шахматную клетку, а его длинные волосы падают на глаза каждые пять секунд. И наконец, финальный аккорд: он надевает шляпу-котелок. В школу.

Самое обидное, что он может быть клевым парнем. У него вполне подходящие лицо и тело. Под левым глазом у него крошечная родинка в форме сердца, честное слово. Но он все испортил, став таким чудаком.

— Пока я не знаю своих планов, — заявляю я. — Поживем — увидим…

И осекаюсь, давая понять, что приду, только если не подвернется ничего получше.

— Было бы здорово, — кивает он, продолжая улыбаться.

Что еще бесит в Кенте: он ведет себя так, будто мир — это огромный сверкающий подарок, который он разворачивает каждое утро.

— Посмотрим, — отвечаю я.

Дальше по коридору я вижу, как Роб ныряет в столовую, и ускоряю шаг в надежде, что Кент сообразит и свалит. Весьма оптимистично с моей стороны. Кент много лет без ума от меня. Возможно, даже со времен нашего поцелуя.

Он останавливается — наверное, ждет, что я тоже остановлюсь. Однако я не останавливаюсь. Мгновение мне стыдно, как будто я вела себя слишком грубо, но потом его голос звенит мне вслед, и по звуку становится ясно: он до сих пор улыбается.

— Увидимся вечером! — кричит он.